хочет она на самом деле ничего такого, просто эмоций много. Несправедливый день! Одно за другим, как тут оставаться спокойной и доброй?
Как хорошо, что наконец-то подъезжает автобус. Оплатив проезд, Лена выискивает самое укромное место, накрывает лицо капюшоном толстовки, проводит ногтями, как сердитая кошка, по эмблеме своей гимназии, и уходит в свой мир, закрываясь от внешнего.
А там…
Там звёзды, свобода и говорящие коты. Там светлячки прилетают, стоит наступить тьме. Там только Лена и её мама — пекут пирог с вишней, пьют чай с душицей и решают, когда высадить в теплицу рассаду помидоров, которые пока томятся на подоконнике. Там не бывает страшно, и котики сверкают глазами жёлтыми, на ночь читая им сказки.
Мир Лены очень маленький.
Предсказуемый.
Безопасный.
Такой родной.
А главное — в нём так незаметно летит время. Вот уже ноги к порогу дома её привели, пока сознанием Лена пребывала в мире грёз.
И вот — м-а-м-а.
С розовым полотенцем на голове, в пушистых тапочках и с чашкой горячего какао в руках. Смотрит на Лену округлившимися глазами. Взволнованно произносит:
— Дочь, на тебе лица нет. Что случилось?
Лена заходит в дом, скидывает рюкзак и тяжело вздыхает. Мама пятится.
— Что-то страшное?..
Как бы Лене хотелось, что мама её просто молча обняла и всё… Но у мамы шок. Теперь главное не ввести её в ещё больший ступор, но и не соврать. Ведь так нужна поддержка…
Но как же стыдно, что Лена заставляет её беспокоиться!
— Я… всё очень плохо, мам. Я больше не пойду в эту школу, ладно?
Мама опускает плечи.
— Опять травят?
— Я… я бы не называла это так.
— Что они сделали?
Мама расставляет руки на талии и смотрит строго — но не на Лену, а на образы обидчиц её дочери в своей голове.
— Они отрезали мои волосы, видишь? — девочка поворачивается спиной. Мама охает и дрожащими руками гладит пшеничные локоны, срезанные неровно и некрасиво. — Но это ничего, схожу в парикмахерскую, там всё поправят.
Мама прижимает Лену к себе. Девочка чувствует её дрожь, слышит, как часто бьётся сердце, и приглушённый плач — тоже слышит. Мама даже не обнимает — сжимает Лену, как дети сжимают в объятиях любимую плюшевую игрушку в моменты тоски.
— Мне очень жаль. Девочка моя… Мы поменяем школу. Я не понимаю, я просто не понимаю, что этим детям от тебя нужно. Я выбираю тебе лицеи, гимназии. Ты была даже в частной школе. И везде — одно и то же.
— Мама, возможно, ну их, эти «крутые» школы? Давай я пойду в обычную. Так хотя бы денег столько тратить не будешь. Я знаю, ты рассказывала, что и тебе доставалось в детстве, и ты хотела меня уберечь от этого. Но, как видишь, как бы тебе этого ни хотелось, так не получится.
Мама, вся расплаканная, смотрит в её лицо, гладит по щекам и говорит с улыбкой:
— Ты такая взрослая. Мне всё чаще кажется, что ты взрослее меня.
Лена внутри себя торжествует. Мама считает её не только равной, но ещё и авторитетом! Как же это здорово, хочется взять её за руку, смеяться и бежать под дождём, радоваться каждому мгновению жизни… Но мама может заболеть, так что Лена просто целует её в макушку — мама целовала её так, когда девочка была совсем ещё малышкой, училась кататься на самокате и постоянно спотыкалась и падала.
Но тут Лене вспоминается школьный инцидент. И поскорее, пока печаль вновь не овладела её сознанием, девочка облекает эту печаль в слова:
— Знаешь, по моим школам уже давно ходит легенда о нас с тобой. Я не знаю, как люди это умудряются придумать в двадцать первом веке. Я не знаю, кто это всё начал. Но история вот такая.
Мама поднимает указательный палец: «Сейчас, одну секундочку», — за руки тянет Лену за стол, отливает половину какао из своей нетронутой чашки в другую, посыпает маленькими зефирками, ставит на стол.
— Всё, начинай, я готова.
Лена хмыкает. Уникальная у неё мама. Лучшая. Отпив какао, Лена рассказывает и с таким видом и интонацией, будто о призраках будет идти речь:
— «Живут на краю нашего небольшого города две ведьмы: мама и её дочка. Приехали они пару лет назад, и теперь горожане не знают спокойствия»…
— Так уж и не знают, — хихикает мама. — Просто все соки из них выпиваем своей тихой-спокойной жизнью.
Лена, изображая простодушного рассказчика, энергично кивает:
— «Вот, вот! В тихом омуте водятся только черти. Красивые эти две ведьмы — мама и дочка. Соседи видят часто, как они ходят в лес в полнолуние. Должно быть, духов призывают или с демонами танцуют»…
Мама давится от смеха. Всплёскивает руками:
— Ну да, что такое медитации и просто уединение с природой, мы не слышали. И про пользу свежего воздуха для здоровья не знаем.
— «А женщина эта не стесняется нисколько своих занятий. Травы собирает, заговаривает и продаёт. Небось, души человеческие забирает у наивных людей, которые их у неё покупают. А ещё свечи делает. Заговоры пишет»…
— Ну да, так у нас теперь стихи называются.
— «Таких, как они, на кострах раньше сжигали. И правильно делали. Мало ли что на уме у этих ведьм?»
— Ой-й-й, очень удобно. Брать смелых, умных и привлекательных женщин, обвинять в ведьмовстве и казнить прилюдно. А потом говорить, что все женщины — оставшиеся в живых женщины — глуповаты и могут только рожать. И ведь если скажут, что ты колдунья, тут не сможешь доказать свою невиновность. Самовнушение — страшная сила, особенно коллективное. Дело случая, повезёт — не повезёт. Любое явление трактуется не в твою пользу.
— «Вот не зря эта дочка так хорошо учится! Энергию высасывает из других детей. Поэтому у них поведение плохое и оценки низкие!»
— Нда… — мама морщит лоб. — Я думала, больше в определённом типе людей некуда разочаровываться, а тут…
Лена прыскает.
— Мамы девочек, которые меня обижали, такое рассказывали, пока их ждали со школы, представляешь? Ладно, их дети, но…
— Они до сих пор их сами забирают? — недоумевает мама, ставя чашку на колени. — Так девчонки-то уже взрослые, тринадцать-четырнадцать лет!
— Я слышала, они им в телефон установили приложение, через которое можно в любой момент подслушать, о чём их девочки говорят. Все звонки, все сообщения читают так. И отслеживают местоположение. А ещё считают каждую копейку, которую те тратят в столовой.
— Боже ж ты мой, что творится, совсем с ума сошли, — мама хватается за голову. Кружка падает на пол, а пролившимися остатками какао лакомится собака. — Знаешь, Лен, — хмуро говорит мама, — у меня есть ощущение, что девочки те не очень-то хотели во всём этом участвовать. Или сливали на тебя весь свой негатив, который у них возник из-за такой вот невольной жизни.
— Ты что, думаешь,