бездумно глотал, саднило так, точно он выпил расплавленного свинца. Лицо горело, точно обожженное – не то от холода, не то от полопавшихся от страшного напряжения капилляров под кожей, а может, от бесчисленных ссадин, заработанных им в чаще. Сердце колотилось с такой силой, точно было колоколом Туринского собора, зовущим паству на Пасхальную службу.

Попытавшись перевести дух, он вдруг испытал вместо облегчения завязавшийся в животе теплым узлом спазм и, рухнув на колени, изверг в снег все содержимое желудка.

Не очень по-рыцарски. Вцепившись руками в ствол дерева, он минуту-две извергал из себя едкую слизь, едва не выворачиваясь наизнанку.

Рыцарь. Сунулся в Сальбертранский лес без разрешения отца, угодил в ловушку еретиков, погубил рыцарский доспех и…

Он замычал от боли отчаянья, уткнувшись лицом в снег, не ощущая холода.

Аривальд. Вальдо.

Бедный мой несчастный Вальдо.

Ты прикрыл грудью своего хозяина, которого не смог отговорить от безрассудной выходки. И погиб, как подобает преданному слуге, погиб нелепо и страшно, приняв на себя выстрел какого-то чудовищного орудия, которое должно было смять и уничтожить «Убийцу» вместе со мной. Погиб и…

Хватит.

Гримберт отвесил себе пощечину. Пальцы от холода были ледяными и твердыми, точно латная рукавица, оттого получилось больно. Но, кажется, помогло. По крайней мере, в голове немного прояснилось, и даже тошнота как будто бы отступила.

Хватит, сопляк, приказал он себе, силясь придать внутреннему голосу брезгливые интонации Магнебода. Ты выжил, хотя выжить был не должен, довольно и того. Да, Аривальд, по всей видимости, погиб, и это твоя вина. От этого не уйти, какой бы запас хода не даровал тебе Господь в этой жизни. Но, вернувшись в Турин, ты поставишь самую большую свечу, которая только найдется в церкви, за поминовение его бессмертной души, и до скончания дней будешь молить Господа о прощении и…

Он попытался воздать молитву, но обнаружил, что не может сосредоточиться на словах. Сложенные для крестного знамения пальцы скрючило так, что они почти потеряли чувствительность, сделавшись белыми, как алебастровые персты мумифицированного святого.

Холод. Он попытался отогреть их дыханием, но запасы тепла в его теле, истощенные долгим отчаянным бегством, не позволили бы согреть и воробья.

Холод, вот что убьет тебя в самом скором времени, несчастный болван, если прежде тебя не отыщут чертовы еретики.

Черт. Больно. И пальцы сводит.

Пока он был внутри, в теплой утробе «Убийцы», холод не имел над ним власти, но сейчас он быстро наверстывал упущенное, мелкими острыми зубками впиваясь в незащищенные кисти и облизывая шершавым языком лицо. Даже глотку саднило от холода – слишком много морозного воздуха он безотчетно втянул в себя во время бегства.

Страх, едва было не погубивший его, на время даровал телу нечувствительность к холоду, этому истинному повелителю здешнего леса, но сейчас страх мал-помалу отступал, возвращая телу чувствительность.

- Дьявол, - пробормотал Гримберт, озираясь, - Если меня не выпотрошат, так я, чего доброго, замерзну здесь насмерть…

* * *

Сальбертранский лес обступал его со всех сторон. Колючий, подвывающий от злости, ощетинившийся тысячами шипастых рук, подрагивающих на ветру, он чем-то напоминал выстроенный Магнебодом Поленобург, только прошедший через эпидемии разнообразных хворей, войн и бомбардировок. В нем не было ни направлений, ни сторон света, в какую бы сторону Гримберт ни повернулся, он видел одно и то же – дрожащие на ветру колючие ветви, сплетающиеся друг с другом, а промежутках между которыми можно было разглядеть укутанное свинцовыми облаками небо и безразличный рыбий глаз луны, взирающий на него сверху.

Идиот. Он сам забрался в чащу, спасая свою жизнь, и, конечно, был слишком занят, чтобы запоминать направления или какие-нибудь ориентиры. Как и всякий беглец он помышлял лишь о том, как сберечь свою шкуру и уж точно не утруждал себя навигационной работой.

Гримберт шмыгнул носом, ощущая, как холод трется своей ледяной чешуей о его лицо, пощипывая свежие порезы и искусанные в кровь губы.

Дело дрянь, а? Не надо быть искушенным путником, чтобы понять – он забрался в самую чащу леса, в самую глушь. Как скоро его смогут здесь найти? Гримберт стиснул зубы. Он никогда не любил вычислений, предпочитая поручать их автоматике, но в этот раз вычисления получились столь коротки, что результат получился сам собой.

Несколько дней. Даже опытным егерям потребуется до черта времени, чтобы прочесать целый лес, да еще по такой погоде. Отец может придать им в помощь своих рыцарей, а то и вовсе отправить на поиски всех, кто способен держать факела – солдат, сквайров, дворцовых слуг, вплоть до конюхов, сапожников и никчемных сервусов, но даже тогда поиски затянутся на пару дней. Сможет ли он продержаться здесь так долго?

Пара дней… Эта мысль враз ослабила те мысленные стены, что позволяли ему сдерживать натиск холода. Обнаружив в них брешь, холод тотчас запустил в нее свои полупрозрачные, покрытые ядовитой изморозью, зубы.

Ему не продержаться двух дней одному в зимнем лесу. По крайней мере, без помощи и припасов. Молитвы согревают душу, но не тело, а рыцарские идеалы при всех своих достоинствах бессильны насытить пустой желудок.

Вот если бы…

«Убийца» проектировался как учебный доспех и, к тому же, устарел задолго до его рождения, он служил рыцарской машиной, а значит, был предназначен оберегать жизнь своего владельца от всех грозящих ей опасностей. Его грузовой отсек, может, и был тесным, как солдатский сундук, однако вмещал в себе немало полезных вещей, которые сейчас пришлись бы очень в пору. Запас сухого пайка в брикетах на несколько дней. Магнитный компас и секстант. Простейшую пистолю с запасом патронов. Таблетки сухого горючего, немного консервов, аптечку, коротковолновый передатчик…

Да, подумал Гримберт, даже поверженный, «Убийца» мог бы меня спасти. Вот только сама мысль о том, чтобы вернуться к нему, вызывала в душе колючую дрожь – и вызывал ее отнюдь не холод, терзавший его тело.

Допустим, он смог бы разобрать собственные следы, пусть и петлял с отчаяньем зайца по чаще. Допустим, даже вышел бы обратно, но…

Здравомыслие заглушило эту мысль прежде чем она успела толком оформиться. Даже если он найдет обратную дорогу к яме, в которой похоронен «Убийца», это не принесет ему добра. Едва ли чертовы еретики убрались оттуда так быстро. Напротив, сейчас они, скорее всего, бурно празднуют победу, облепив поверженного «Убийцу», точно полчище падальщиков, и