представляя себя на месте Ла Шатеньре. Он уже десяток раз в мыслях своих нашёл бреши в обороне Антрагэ и пронзил того насмерть — одним верным ударом. Д’Эпернон считал, что только неумелое, топорное фехтование Ла Шатеньре не даёт тому одолеть ловкого соперника. Кардинал Рильер следил за боем взглядом опытного фехтовальщика — пускай здоровье и не позволило ему драться на дуэлях самому, но всё же движения, атаки, защиты были знакомы ему не понаслышке. Мало кто знал, что его высокопреосвященство брал частные уроки фехтования, просто на всякий случай. Он был человек весьма предусмотрительный и предпочитал быть готовым если не ко всем, то уж точно к большинству неприятностей, какие могут с ним приключиться.

В первое мгновение никто ничего не понял — всем показалось, что Ла Шатеньре просто споткнулся. Однако уже в следующее все заметили движение Антрагэ, рывком выдернувшего рапиру из колена противника. И только ещё пару мгновений спустя присутствующие в зале начали понимать, что случилось.

Антрагэ, почти припавший к земле, уклоняясь от очередного удара соперника, резко подался вперёд в глубоком выпаде и пронзил колено Ла Шатеньре. Клинок рапиры почти до середины вошёл в ногу атлета, заставив того пронзительно вскрикнуть, скорее от неожиданности, нежели от боли. Боль пришла к Ла Шатеньре позже, когда он уже лежал на натёртом канифолью полу. Он сжался в комок, будто новорождённый, обеими руками стискивая колено, не понимая, что этим только причиняет себе лишние мучения. Он скрипел зубами, пытаясь сдерживать стоны, однако те вырывались из его глотки каким-то не человеческим даже, а почти собачьим поскуливанием.

Но никто не смотрел на поверженного атлета — все взгляды в зале были прикованы к невысокой фигуре барона д’Антрагэ. Тот выпрямился, обернулся лицом к столу его величества и обратился к побледневшему королю:

— Ваше величество, я победил и теперь требую, чтобы вы признали свою неправоту пред Господом и собравшимися здесь людьми! Верните мне мою честь, ваше величество!

Антуан VIII был ошарашен таким исходом схватки, которая, как казалось ему считанные мгновения назад, уже выиграна его бойцом. Однако его величество был опытным политиком и умел держать удар. Он медленно, выказывая всё достоинство, что ему присуще как властителю Адранды, поднялся с трона и провозгласил:

— Ныне, пред Господом и людьми, я, милостью Господа король Адранды Антуан Восьмой, признаю неправоту моих слов, сказанных в адрес Шарля де Бальзака, барона д’Антрагэ. И возвращаю ему его честь!

Последние слова позволили королю сделать хотя бы минимально хорошую мину при очень плохой игре.

— Развлекайтесь, добрые мои подданные, — добавил он, — пейте и ешьте. Услаждайте свой слух музыкой и не забывайте о танцах.

Напутствовав всех таким образом, его величество покинул бальный зал. За ним последовали его верные миньоны во главе с д’Эперноном, не желавшим ни мгновением дольше оставаться в зале. Выпад Антрагэ, сваливший Ла Шатеньре, оказался для д’Эпернона неприятным сюрпризом, и он понимал, что, скорее всего, и сам бы купился на эту уловку. Так что теперь он мог только порадоваться, что его величество в ту злосчастную ночь выбрал защитником своей чести не его.

— Врачи, помогите же Ла Шатеньре, во имя Матери Милосердия, — напомнил кардинал Рильер докторам, конечно же, дежурившим рядом с размеченным полем боя, об их долге.

Те тут же бросились к стонущему атлету. Антрагэ же направился к свите герцога Фиарийского. Его поздравляли с победой, осторожно хлопали по плечу, говорили всякую чепуху, какую обыкновенно несут в таких случаях. Однако стоило кому-либо заглянуть в глаза Антрагэ, тот сразу замолкал, и улыбка сходила с его лица. Не было в глазах Антрагэ никакого триумфа и радости победы — в них была лишь привычная пустота да плескались далёкие отзвуки былой боли.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Все дороги ведут в Водачче

Глава первая Фигуры на доске

По иронии судьбы, на которые она, как известно, весьма щедра, в ту же самую ночь, когда Антрагэ бросил перчатку королю, по реке Тайм поднимался корабль. Ночь выдалась ненастная — ветер нёс тяжёлые хлопья снега, налипавшие на паруса и такелаж галеона, однако экипаж его уже видел вдали Престон — столицу Страндара, цель их долгого путешествия. Пускай немногие из матросов и даже офицеров галеона были страндарцами, а ещё меньше среди них — уроженцами столицы островного королевства, но всем им город сулил отдых и развлечения, недоступные слишком долго. Каперский рейд королевского приватира Иеремии Берека оказался затяжным, но весьма удачным, и члены команды его галеона, носящего гордое имя «Золотой пеликан», уже прикидывали свои доли в награбленном и хвастались друг другу, как потратят лихое золотишко. А в том, что уже к полуночи в их кошельках будет звенеть не медь и даже не серебро, никто не сомневался. Добычи взяли столько, что пришлось выгрузить едва ли не весь балласт, чтобы «Золотой пеликан» не был чудовищно перегружен.

И лишь капитан Берек, стоявший на шканцах, думал вовсе не о золоте или причитавшейся ему доле добычи. Он знал, что ещё до полуночи, если ему будет сопутствовать удача, он предстанет пред светлы очи его величества Роджера IV — милостью Господа короля Страндара. Берек думал о срочной депеше, доставленной королевским курьером на борт «Золотого пеликана». Зачем его присутствие так срочно понадобилось в Престоне? Добычу он легко мог сбыть и в Карвайле или же Редклифе, или соседнем с ним Клифтоне. Но с королём не поспоришь, тем более когда находишься на его службе, пришлось поднимать паруса и идти вверх по Тайму.

На закате «Золотой пеликан» миновал цепь и пару могучих, ощетинившихся пушечными жерлами и скорпионьими копьями фортов, запиравших эстуарий Тайма, и, как и рассчитывал Берек, ещё до полуночи бросил якорь в порту Престона. Матросы, кроме вахтенных, тут же выстроились в очередь к квартирмейстеру за первой частью своей доли в добыче, стремясь спустить её на вино, женщин и карты как можно скорее. Офицеры же, и сам капитан, наводили на себя красоту, чтобы сойти на берег в наилучшем виде.

Берек оставил корабль на первого помощника, могучего эрландера Брана Мак-Морна, сам же в своём лучшем платье, пошитом у адрандского портного, при узкой, украшенной сапфирами рапире и в шляпе тонкого фетра с пером белой цапли сошёл на берег. Как он и думал, его уже ждала карета, украшенная королевским гербом, рядом с которой отирались трое в чёрных плащах и при шпагах. Берек пожалел, что не прихватил с собой пистолет — переменчивый нрав короля был всем известен, а попавшие в опалу