войны: как они правили государством и сколь великим оставили его нам; как оно, постепенно изменяясь, из прекраснейшего <и наилучшего> стало сквернейшим и опозорившимся.

6. (1) Город Рим, насколько мне известно, основали и вначале населяли троянцы, которые, бежав под водительством Энея из своей страны, скитались с места на место, а с ними и аборигены, дикие племена, не знавшие ни законов, ни государственной власти, свободные и никем не управляемые^[23]. (2) Когда они объединились в пределах городских стен^[24], то они, хотя и были неодинакового происхождения, говорили на разных языках, жили каждый по своим обычаям, все же слились воедино с легкостью, какую трудно себе представить: <так в короткое время разнородная, и притом бродячая, толпа благодаря согласию стала гражданской общиной>.

(3) Но когда их государство, в котором умножилось число граждан, улучшились нравы, появились новые земли, стало казаться достаточно процветающим и достаточно могущественным, то, как очень часто случается, благоденствие породило зависть. (4) И вот соседние цари и народы^[25] стали войнами испытывать их мощь; из их друзей помощь им оказывали немногие; остальные, охваченные страхом, держались вдали от опасностей. (5) Но римляне и у себя дома, и на войне были настороже: спешили, готовились, ободряли друг друга, выступали навстречу врагам, оружием защищали свободу, родину и родителей. Впоследствии, доблестью своей отвратив опасности, они приходили на помощь союзникам и друзьям и, не столько получая, сколько оказывая услуги, завязывали дружеские отношения. (6) Власть у них была основана на законах^[26], образ правления назывался царским. Избранные мужи, с годами ослабевшие телом, но благодаря своей мудрости сильные умом, заботились о благополучии государства. Их ввиду их возраста или сходства обязанностей именовали отцами. (7) Позднее, когда царская власть, сперва служившая охране свободы и расширению государства, превратилась в высокомерный произвол^[27], то после изменения образа правления был установлен годичный срок власти и избрали двух правителей^[28]; предки наши думали, что благодаря этому человек никак не может возгордиться ввиду своей непомерной власти.

7. (1) С тех пор каждый начал преувеличивать свои достоинства и все более и более кичиться своими способностями. (2) Ибо царям честные люди подозрительнее, чем дурные, и чужая доблесть всегда их страшит. (3) Но трудно поверить, в сколь краткий срок гражданская община усилилась, достигнув свободы, и сколь великая жажда славы овладела людьми. (4) Вначале юношество^[29], как только становилось способно переносить тяготы войны, обучалось в трудах военному делу в лагерях, и к прекрасному оружию и боевым коням его влекло больше, чем к распутству и пирушкам. (5) Поэтому для таких мужей не существовало ни непривычного труда, ни недоступной и непроходимой местности, ни внушающего страх вооруженного врага; их доблесть превозмогала все. (6) Но между собой они энергично соперничали из-за славы; каждый спешил поразить врага^[30], взойти на городскую стену^[31], совершить такой подвиг на глазах у других; это считали они богатством, добрым именем и великой знатностью^[32]. До похвал они были жадны, деньги давали щедро, славы желали великой, богатств — честных. (7) Я мог бы напомнить, в каких местах римский народ малыми силами разбил многочисленные полчища врагов, какие природой укрепленные города взял с боя, если бы это не отвлекло нас слишком далеко от нашего замысла.

8. (1) Но Фортуна^[33] властвует, конечно, во всяком деле; она не столько по справедливости, сколько по своему произволу все возвышает или оставляет в тени. (2) Подвиги афинян, по моему мнению, были достаточно блистательны и великолепны, но гораздо менее значительны, чем о них говорит молва. (3) Но так как в Афинах появились писатели чрезвычайного дарования^[34], то деяния афинян и прославляются во всем мире как величайшие. (4) Поэтому доблесть тех, кто совершил деяния, оценивается так высоко, как ее только смогли превознести выдающиеся умы.

(5) Но у римского народа никогда не было таких людей^[35], так как все самые дальновидные были и самыми занятыми; умственный труд всегда сопровождался упражнениями для тела; все лучшие люди предпочитали действовать, а не говорить, — чтобы другие прославляли их подвиги, а не сами они рассказывали о чужих.

9. (1) Итак, и во времена мира, и во времена войны добрые нравы почитались, согласие было величайшим, алчность — наименьшей. Право и справедливость зиждились на велении природы в такой же мере, в какой и на законах^[36]. (2) Ссоры, раздоры, неприязнь — это было у врагов; граждане соперничали между собой в доблести. Во время молебствий они любили пышность, в частной жизни были бережливы^[37], друзьям — верны. (3) Двумя качествами — храбростью на войне и справедливостью после заключения мира — они руководствовались, управляя государством. (4) Вот какими весьма вескими доказательствами этого я располагаю: во время войны тех, кто вопреки приказанию вступил в бой с врагом и, несмотря на приказ об отходе, задержался на поле битвы, карали чаще^[38], чем тех, кто осмелился покинуть знамена^[39] и, будучи опрокинут, вынужден был отступить; (5) но во времена мира они правили не столько страхом, сколько милостями^[40], и, испытав обиду, предпочитали прощать, а не преследовать за нее.

10. (1) Но когда государство благодаря труду и справедливости увеличилось, когда могущественные цари были побеждены в войнах^[41], дикие племена и многочисленные народы покорены силой, Карфаген, соперник Римской державы, разрушен до основания^[42] и все моря и страны открылись для победителей, то Фортуна начала свирепствовать и все ниспровергать. (2) Кто ранее легко переносил труды, опасности, сомнительные и даже трудные обстоятельства, для тех досуг и богатства, желанные в иных случаях, становились бременем и несчастьем. (3) И вот, сначала усилилась жажда денег, затем — власти; все это было как бы главной пищей для всяческих зол. (4) Ибо алчность уничтожила верность слову, порядочность и другие добрые качества; вместо них она научила людей быть гордыми, жестокими, продажными во всем и пренебрегать богами. (5) Честолюбие побудило многих быть лживыми, держать одно затаенным в сердце, другое — на языке готовым к услугам^[43], оценивать дружбу и вражду не по их сути, а по их выгоде и быть добрыми не столько в мыслях, сколько притворно^[44]. (6) Вначале это усиливалось постепенно, иногда каралось; впоследствии, когда людей поразила зараза, подобная мору, гражданская община изменилась; правление из справедливейшего и наилучшего