Айгуль Кабулова Ночь в Дэсесперале

Ночь стояла душная даже для здешних мест. Долгое ожидание дождей сводило с ума, но двери на ночь запирали, а окон в старом двухэтажном доме буквой «П» не было. Вместо них стройным рядом смотрели во двор коричневые двери крохотных квартир. Толстая Нэнси услышала глухой стук в свою – но не требовательный, как часто случалось, а будто извиняющийся. Не придав этому особого значения, грузное тело поднялось со скрипучей софы и направилось к двери со своей предельной скоростью.

Толстая Нэнси всегда торопилась открыть ночным посетителям: пока соседи не проснулись. Хотя, конечно, они и так не спали в своих коробчонках и знали, что это новый клиент ошибся дверью, и ему надо стучать к другой, худой Нэнси, чья дверь ровно напротив, но идти к ней надо через весь второй этаж. Там на двери тоже цифра 10, но у толстой Нэнси всегда была просто 10, а у худой когда-то висело 10А, так «А» от безделья сняли мальчишки, и на место она больше не возвращалась.

И откуда ей взяться, этой «А»? Та, другая Нэнси, наверняка и буквы такой не знает. Толстая Нэнси давно бы сама прилепила «А» хоть из картона, чтобы ей перестали досаждать ночные посетители. Да ведь просто так не придешь к своей тезке, странной девице, которую в округе сторонились. Придешь, надо объяснять, что она делает у ее двери с картонной буквой, и тогда придется с ней разговаривать, а потом вдруг начнет во дворе при всех здороваться. Стыдно. Хотя, скорее всего, она бы просто молчала и уперлась своим тупым выражением лица в нее, честную Нэнси. И стало бы совсем неудобно. Все эти мысли привычной чередой пронеслись за то время, пока она шла к двери. А шла она восемь секунд.

Сейчас дверь откроется, и какой–нибудь пьянчуга при виде нее мигом отрезвеет, так что надо успеть показать ему на другую дверь быстрее, чем это произойдет.

На удивление на пороге стоял приличного вида парень, свеженький такой и холеный, пьяный, конечно, но все равно свеженький. Толстая Нэнси прямо так и схватила бы его за здоровые мясистые щеки, так уж он ей напомнил сына. Ему бы сейчас тоже было под тридцать… Интересно, он бы тоже таскался к шлюхам? При этой мысли лицо Нэнси угрожающе налилось красным, только гость ничего не заметил. Он был настолько пьян, что собирался перешагнуть через порог ее комнаты. Толстая Нэнси поняла: дело совсем плохо. Подхватила мирно падающее стройное тело и покорно понесла его на своих огромных руках через весь этаж, мимо квартирок добросовестных соседей. В нос ударил запах спиртного вперемешку с одеколоном, должно быть, дорогим, но от этого бедняжке не стало легче.

Идти надо было довольно долго. Дощатый пол вот-вот грозился провалиться под тяжестью обоих путников. Скрипящие половицы и без того еле выдерживали шаги уходящей рано утром на работу и возвращающейся поздно вечером толстухи, да будто привыкли и были рассчитаны ровно на эти два похода в день. Третье шествие Нэнси за день грозило перевыполнению суточного плана. Даже соседи в эти минуты будто замерли и не двигались. Женщина вспотела еще больше: то ли от духоты, то ли от ноши, то ли от тревожных мыслей.

Наконец она сделала последний поворот: оставалось пройти всего несколько квартир. Так откуда ни возьмись выскочила худая Нэнси и стала прыгать вокруг, как кузнечик, признав своего клиента и якобы пытаясь помочь. Да какая от нее польза? Другая Нэнси была настолько худющая, что смотреть было неудобно. А ее пустая толкотня утомляла еще больше. Девица мешалась под ногами и так и новорила порезать своим тонкими локтями, словно ножницами. О вздыхающих половицах под ногами толстая Нэнси уже не думала.

В конце концов тело, доставившее так много проблем, донесли до двери худой Нэнси, и она уже было открыла рот, чтобы отблагодарить или извиниться. Но соседка оттерла накопившийся на лбу пот одним движением руки, повернулась и начала удирать как можно скорее.

Худышка Нэнси помогла пьяному клиенту улечься на единственной кровати, а сама уселась рядом на полу. Дверь она оставила открытой, поэтому при свете луны все было отлично видно. А еще свежий воздух ворвался посреди ночи только к ней, минуя остальные квартиры. Может быть, оттого внезапно и проснулся гость.

С минуту он смотрел в распахнутую дверь и только затем перевел взгляд на девушку. Она не пыталась уснуть. При свете полной луны было видно даже ее прямой, как бы насквозь, взгляд. Он был бы немного пугающим, если бы не был таким глупым.

– Я Нэнси, – послышался шепот.

– Том, – прошелестел гость и тут же спохватился: зачем он назвал свое настоящее имя! Но было уже поздно, и он продолжил. – А почему ты шепчешь?

Нэнси показала на дверь и обвела рукой пространство всего дома со множеством глазок-квартир.

Том понял, что она боится разбудить соседей, и усмехнулся, вспомнив про ее ночную работу.

Нэнси поняла его усмешку, но не насупилась и не смутилась: напротив, глаза стали смотреть еще более пронизывающе. Тому стало не по себе от этого бессмысленного взгляда. Раздалось молчание.

– Ты одна живешь?

Нэнси кивнула.

– А где родные?

– Голод, много лет прошло, – только и был ответ.

Том слышал про жуткий голод в этих местах лет пятнадцать назад – про это вспоминали на работе. Он окинул взглядом комнату, в которой не за что было зацепиться, и снова посмотрел на девушку. И о чем с ней можно говорить? Но тут кто-то снова дернул его за язык.

– И ты не хочешь отсюда уехать?

– Куда? – девица будто оживилась, но через миг снова поникла.

– Не знаю, мир большой. Живете тут в каком-то болоте, – лицо Тома теперь не было четко видно, но в его голосе послышалась брезгливость.

Ответа не было, и парень снова начал падать в сон.

– Нэнси хочет уехать, – вдруг раздалось уже почти в полной мгле. – Другая Нэнси. Которая тебя принесла, – Тому послышалось, что собеседница улыбнулась.

– А, что-то припоминаю, – только и протянул он, повернувшись на другой бок.

– Она всю жизнь копит. Говорят, пол комнаты денег.

Но Том уже не слушал, он окончательно заснул.

У толстой Нэнси и вправду была мечта: такая же большая, как она сама, – накопить капитал и уехать из дома буквой «П» навсегда. Женщина скрупулезно складывала все заработанное, и соседи поговаривали, что у нее уже настоящий клад из купюр и монет – такой, что он занимает пол ее квартирки, а вторую половину занимает сама Нэнси. Каждый день вот уже пятнадцать лет она месила тесто для пирожков в душном пекарном цехе, а излишки товара продавала по вечерам во дворе. Женщина не упускала даже день траура по сыну. Только пирожки в тот день никто не брал: они были чересчур солеными.

Во