желе.
— Я даже не знаю, что это такое!
— Это…
Кирилл понял, что вряд ли не сможет объяснить желе любительнице тюф-яфа (ему бы тоже хотелось знать, что это такое), и просто махнул рукой.
— Не важно. Вон, — он указал на дом пальцем. — Я там живу.
— Слушай, — сказала, останавливаясь, девушка. — Я уже передумала. Все-все-все! Это гнилой движ, мне он не нравится. Это отстойный район, мало света, ни тебе кафе, ни рест-плейсов и, вообще, идея была бэдовая.
Кирилл пожал плечами.
— Я хочу обратно!
Девушка притопнула каблуком. Дзонг! — сказали бубенцы на ботинке.
— Иди, — сказал Кирилл.
До подсвеченной арки подъезда ему оставалось пройти около двадцати метров. Вроде немного, но с ощущением, будто на лодыжках замкнуты кандалы с гирями, сегодняшний поход до двери грозил растянуться на несколько минут. Зря он остановился. Зря помог этой, в шубе. Откуда она вообще? Странная какая-то. В затылке словно со скрипом возвелась пружина счетчика, и Кирилл почувствовал ее едва заметную, упругую дрожь.
Отсчет вот-вот.
Ничего плохого, конечно, не случится, если торможение застанет тебя на улице, также, форматируясь, просидишь какое-то время неподвижно, также вспыхнет свет и тебя обнимут в нем, но все это прозвучит глуше, словно в помехах. Словно тот, кто обнимает тебя, не слишком четко тебя находит.
— Эй!
Кирилл с трудом обернулся на крик. Из темноты на него глядели голубые брови и красный, сомкнутый рот. В другой момент это было бы забавно. Линия голубая, линия красная. Не человек, а две линии.
— Квартира семьдесят, — выдохнул Кирилл.
И, качнувшись, упал набок.
— Эй, ты че? Ты — дурак? — вскрикнула девушка.
В голосе ее зазвенел испуг. Кирилл уже почти ничего не соображал, только чувствовал, как незнакомка растерянно кружит вокруг, а в поле сужающегося зрения то и дело попадали то один, то другой ее ботинок.
— Эй!
— Семь… ква… — удалось произнести Кириллу.
Он вытянул руку к дому, но тут счетчик наконец сработал, и мир пропал. Все. Ток. Ток. Ток. Из какой-то невообразимой дали до Кирилла доносились звуки, странная девушка в шубе, кажется, пыталась его поднять, но все это было настолько незначительным и блеклым, что, по всей видимости, происходило с кем-то другим.
Ток-ток.
Отсчет шел, и было темно. Наверное, если бы Кирилла попросили оценить, что он чувствует, он сказал бы: «Ничто». «Нигде». «Никак».
Если бы мог говорить.
Потом свет склонился над ним и посмотрел добрыми глазами. Мы — молодцы. Мы все молодцы. И ты — молодец. Большой молодец. Мы делаем одно большое дело. В этом деле все мы — молодцы. Ты хорошо поработал.
Это было так приятно, что Кирилл очнулся, улыбаясь. Он выдохнул, шевельнулся и, открыв глаза, увидел над собой размазанные голубые и красные пятна.
— Ты живой!
Пятна надвинулись, и незнакомка повисла у него на шее, не давая подняться. В результате они вместе упали обратно на асфальт, и шуба с душным запахом погребла их под собой. Кирилл обнаружил, что его, кажется, целуют.
— А я думала, что ты все, — громко зашептала девушка, теребя его куртку. — Хлоп, и мертвый. В ноль. Напугал меня до безумия, понял? У меня тинкер не работает, темно, звать некого, где мы — без понятия. Ты еще языком цокаешь…
— Цокаю? — переспросил Кирилл.
— Так: цок, цок… Будто остываешь.
Кирилл улыбнулся.
— Это счетчик.
— Не знаю, что у тебя за счетчик, — сказала девушка, — но, как честный человек, ты мне теперь должен ужин!
— А долго я…
— Минут пять. Я то к дому, думаю, позову кого-нибудь, вдруг откликнутся, то к тебе. Еще хотела обратно на улицу. Такой внутренний движ! Электрика! Волосы дыбом и назад! Думаю, почему со мной так? Сидела бы себе в рестике. И — никого. Представляешь, никого вокруг! Со мной такое…
— Дай-ка я…
Кирилл выбрался из-под девушки. Шуба сползла с ее плеча, открывая небольшую грудь. Незнакомка отсела, но не сделала движения, чтобы прикрыться.
— Смотри, — сказала она, показывая руки в светящихся красно-голубых разводах. — Весь блеск разревела из-за тебя.
— Прости.
— Такой блеск вообще сложно достать.
Кирилл поднялся.
— Давай, — протянул он руку девушке. — Асфальт холодный.
Незнакомка склонила голову.
— А ты снова не хлопнешься?
— Нет. Счетчик — это как перезагрузка. То есть, перезагрузка самая настоящая. Процедура торможения, как нам говорят.
Кирилл постучал себя по виску. Девушка вытаращилась.
— Ты — робот? Ничего себе!
— Я не робот. Ты что, ничего не знаешь про работу с машинным интеллектом и автоматическими комплексами?
— Не-а.
— А с сопряжением? С организацией систем человек-машина?
Девушка вытаращилась еще больше.
— Так вы полу-полу?
Кирилл завел глаза в темное небо.
— О, блин! Откуда ты вообще такая?
Он помог незнакомке подняться.
— Вообще-то я как раз отсюда. Сам же видел, как я перелезала. У нас район с вашим соседствует.
— И что, там у вас ничего этого нет? — спросил Кирилл.
Девушка поправила шубу.
— Счетчиков нет. Но людей реально рубит, если они «горючки» переберут или с «дичкой» не рассчитают. Тогда, конечно, таймаут им часов на шесть обеспечен. Тоже никакой реакции. Считай, умер человек на время, выпал из движа. — Она фыркнула. — Я, слышь, однажды новым штыревом закинулась и «сливкой»…
— Чем?
Они вошли в подъезд.
— «Сливкой», — повторила девушка, шагая за Кириллом к прозрачным цилиндрам лифтов. — Фиолетовые такие пастилки. Одна так, ничего особенного, легкий энергетик, зато две зараз, если под язык, уже плывешь…
— Куда?
Незнакомка развернула Кирилла к себе.
— Не куда, а вообще, — выговорила она ему. — Темный ты какой-то, честное слово. Даже удивляюсь. Уж про «сливку»-то все знают. А во мне, прикинь, три двойных виски и-и…
— Что?
— И забубенный коктейль «Виктория»!
Она рассмеялась. Смех у нее был приятный, хотя Кирилл совсем не понял шутки. При чем был коктейль? При чем виски?
— И что? — спросил он, прижимая кнопку вызова.
— Все! Лютое же попадалово! Я, значит, вижу, как Зыба…
— Кто?
— Приятель. Не важно. Значит, Зыба наклоняется ко мне и как будто — раз! — что-то ухватил изо рта. Тонкий такой волосок. Голубоватый. И тянет, и тянет. И наматывает на запястье. Я даже не сразу понимаю, что это он воздух из меня потихоньку тырит… ну, ворует, скотина такая…
Они шагнули в лифт. Кирилл нажал на кнопку шестого этажа.
— А такое возможно? — спросил он, когда лифт поплыл вверх. — Ну, чтобы воздух?
— Ты слушай