Литвек - электронная библиотека >> (Кохэйри-неко) >> Самиздат, сетевая литература и др. >> Хранитель Земли (СИ) >> страница 3
А вдруг…

От осознания у Усаги внутри всё похолодело. В этот миг ей ужасно не хотелось, чтобы Мамору вдруг оказался пособником Тёмного Королевства. Мог ли он быть — внезапно! — Такседо Маском? Смущённая донельзя, Усаги уже не знала, что и думать.

— Мне почему-то так не кажется, — прошептала она, обхватив себя за плечи.

Раны снова дали о себе знать, и Усаги зажмурилась, пытаясь перетерпеть боль. Стоило бы пойти домой, чтобы обработать всё это дело, однако что-то не давало ей встать на ноги и уйти прочь. Может, неразгаданная до конца загадка Мамору?

— Оданго…

— Ты всегда был странным! — резко перебила она его. — Почему ты всегда цепляешься только ко мне? И сейчас… Изольда могла порвать нас на части, но почему-то так и не сделала этого! Что, чёрт возьми…

— Усаги, успокойся, — строго сказал Мамору. — Взгляни-ка сюда.

Он осторожно взял её за руки, от чего Усаги пришлось волей-неволей повернуться к нему. Сердце бешено билось, стоило ей лишь снова взглянуть на Мамору, а дыхание участилось. Тепло его ладоней, его пальцев невесомо скользило по коже, приятно щекоча. Усаги боялась выдохнуть, она как завороженная следила за тем, как Мамору касался её царапин, и одна за другой они исчезали. Проходила и боль, оставалось лишь лёгкое чувство жжения и покалывания.

— Что это такое? — прошептала она, неотрывно глядя на пальцы Мамору. От них как будто бы исходило лёгкое, почти невидимое глазу сияние, которое золотом дрожало на коже.

— То, что стало частью моей жизни. Возможно, это компенсация за то, что в детстве я лишился родителей. Но я никогда не просил дара, подобного этому, — пожал плечами Мамору.

Он продолжал залечивать ссадины Усаги, осторожно прикасаясь к тем местам, которые пострадали больше всего. От прикосновений Мамору она буквально таяла — Усаги даже и подумать не могла, что он мог быть таким нежным. Грубым — да, чёрствым — тоже да. Но таким… Это обескураживало, немного пугало, но ужасно интриговало.

— А что ты ещё можешь? — Усаги наклонила голову к плечу, внимательно следя за Мамору. — Мне кажется, что ты не только раны лечишь…

— Да, в этом ты права, — согласился он. Оглядев пострадавшую и удостоверившись, что все царапины зажили, Мамору повернулся к пруду. — Я всегда хорошо ладил с животными — с ними гораздо проще, чем с людьми. Я могу найти язык даже с самыми пугливыми из них… Смотри-ка!

Он показал на пруд — совсем недалеко от них проплывала утиная семья: мать с четырьмя птенцами. Мамору негромко свистнул и протянул руку, привлекая внимание птиц к себе. Увидев его, утки сразу же сменили направление, подплывая ближе. Однако на берег они не осмеливались выходить, чёрными бусинками поглядывая на Усаги.

— Всё хорошо, она со мной, — успокоил их Мамору и взял Усаги за руку.

От прикосновения тёплой ладони её словно молнией ударило. Несильно, правда, но довольно ощутимо. На душе внезапно стало легко-легко, а мысли потекли более спокойно, размеренно. Среди тысячи слов Усаги смогла уловить тоненький писк, похожий на утиный, который весело переговаривался с голосом Мамору.

Усаги вскинула на него голову, но губы его не шевелились, лишь лихорадочно блестели глаза. Тогда она решила сосредоточиться на мыслях, думая о руке Мамору, крепко сжимающей её, и гул голосов снова оглушил Усаги.

«Она хорошая и не обидит вас», — телепатические слова Мамору матери-утке кольнули Усаги в самое сердце.

Ей вновь стало стыдно за то, что не так давно могла безосновательно повесить на Мамору ярлык «врага» и чуть ли не йомы Тёмного Королевства. Демоны, при всей их лживой человечности, не могли быть добрыми к братьям нашим меньшим, а животные — они почти всегда чувствуют истинную натуру людей и к плохому человеку вряд ли пойдут добровольно.

— Ничего, если я поглажу? — робко спросила Усаги, когда один из утят осмелился вылезти на берег и подошёл слишком близко к ней.

— Можно, — кивнул Мамору. — Их только кормить нельзя, иначе привыкнут и будут зависеть от людей.

— Чем это плохо?

Усаги осторожно прикоснулась к маленькой пушистой головке, провела пару раз по шее. Утёнок во все глаза смотрел на неё, но не убегал, и ради интереса пощипывал Усаги за пальцы. Она хихикала, играясь с ним, и не замечала, что Мамору с улыбкой наблюдал за ней.

— Они не смогут сами добывать пропитание и погибнут — вот чем плохо.

— Оу, — только и могла вымолвить Усаги, стыдливо пряча глаза.

Она всегда любила кормить птиц, когда имела на то возможность. Думала, что помогает, что они не погибнут с голоду благодаря ей. А теперь, оказывается, Усаги только делала им медвежью услугу, не заботясь о будущем. Это удручало и наводило на грустные мысли. Играть с птенцом расхотелось, и Усаги резко убрала руку. Утёнок пискнул и вразвалочку убежал прочь, под крыло к строго поглядывающей на них матери-утке.

— Что с тобой? — обеспокоенно поинтересовался Мамору, сильнее сжимая её пальцы.

Усаги хотела выдернуть и их, но попытка увенчалась провалом — хватка Мамору была слишком сильной. Тогда она просто отвернулась, напряжённо рассматривая дрожащие на лёгком ветру тонкие веточки пырея.

— Я… была не права насчёт тебя, — вздохнула Усаги. — Прости за то, что считала… не очень хорошим человеком.

— Почему ты так считала? — он взял её подбородок и заставил повернуться к себе. — Потому что звал тебя Оданго? — красивые губы Мамору растянулись в привычной им обоим усмешке. — Или потому что дразнил за плохие оценки?

— Надо же, ты помнишь все свои огрехи, — горько ухмыльнулась Усаги.

«Как и мои тоже», — подумала она, вздыхая.

Тень печали — или что это ещё могло быть? — промелькнула в глазах Мамору. Зажмурившись, он опустил голову, руки его скользнули к девичьим плечами и несильно сжали их. Ничего непонимающая Усаги растерянно смотрела на его затылок и даже не знала, что ещё сказать в данной ситуации. Она запуталась и, хоть и хотела выкарабкаться из всего этого, только ещё больше запутывалась в себе и своём отношении к Мамору.

— Быть кем-то вроде меня — обременительно, — наконец подал голос Чиба. Из-за положения он звучал глухо, но Усаги всё-таки смогла услышать его. — Я не хотел всего этого, но голос по ночам всё твердит и твердит, что я не должен забывать своей сути. И ведь какая ирония, — он поднял голову и тяжело улыбнулся, — он