лишала его надежды.

Они расстались, обещая писать друг другу.

Письма ее были печальны и полны любви.

III

Солнце уплывало за горизонт.

– На флаг! – скомандовал Весеньев.

К спуску флага наверх вышли все офицеры.

Солнце исчезло из глаз, а на горизонте тотчас же потускнели яркие краски. Горнист заиграл зорю. Все обнажили головы. Спустили флаг. Со спуском флага день на военном судне окончился.

В скором времени была пропета матросами молитва и розданы койки.

После коротких сумерек быстро опустилась ночь, чудная, теплая ночь. В небе засверкали мириады звезд, и луна, томная, задумчивая и красивая, медленно поднималась все выше и выше, обливая своим серебристым светом и полосу океана, и паруса «Чайки», и палубу клипера.

Каким-то волшебством дышала эта ночь.

Весеньев шагал взад и вперед по мостику, вдыхая полною грудью, и мечтал о встрече с Джильдой.

Какое неожиданное счастье, что в Гонолулу, где собралась эскадра, адмирал приказал командиру «Чайки» идти в Сан-Франциско и там дожидаться его. Наверное, придется стоять около месяца. Каждый день он будет у Джильды, и вопрос о свадьбе решится. В последнем письме она писала, что согласна. Она и не догадывается, что послезавтра он будет у нее. Он нарочно явится сюрпризом.

И молодой лейтенант представлял себе радость встречи, и сердце его замирало. И он глядел на океан, глядел на луну и на звезды и видел одну Джильду.

Пробило 8 ударов полуночи, и на смену Весеньева пришел другой вахтенный офицер.

– Все паруса… Курс WSW. Ветер восемь баллов… Ходу десять узлов… Хорошей вахты! – весело говорил Весеньев, сдавая вахту мичману.

Он бегом бросился в кают-компанию. Там вестовой уж приготовил ему стакан горячего чая.

Там же сидел, читая книгу, и друг его, лейтенант Оленич.

Они были друзьями еще с морского корпуса и с тех пор жили душа в душу, братски привязанные друг к другу.

Весеньев был такой веселый, такой жизнерадостный, что Оленич невольно спросил:

– Что с тобой, Боря?.. Отчего ты сияешь?

– А разве я сияю?

– Совсем… Точно собираешься идти на свидание с любимой женщиной, а не ложиться спать! – засмеялся Оленич.

Весеньев покраснел.

Он присел к столу рядом с Оленичем и тихо шепнул ему:

– Ты почти угадал, Володя… Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу… Ты ведь мой единственный друг.

И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.

– Ты с ума сошел! – воскликнул Оленич, когда его друг кончил.

– Отчего с ума сошел?

– Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и…

– И что же?

– И, скажу тебе по правде, она мне не понравилась…

– Отчего?

– Трудно сказать… В ней есть что-то скрытное… Точно ей есть что скрывать.

– Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой… Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.

– Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.

– К чему спрашивать?

– А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка…

Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:

– Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово… мы навеки враги.

Оленич пожал плечами с видом сожаления.

– Прости, Боря… Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать…

– Гадость! – прибавил Весеньев. – О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.

– И однако муж ее, говорят, шулер…

– Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…

– Мудрено не знать, если весь город знает…

– Ну и пусть знает…

– И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…

Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.

И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.

IV

Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-францисский рейд.

Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.

И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.

А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и, в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.

Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.

Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.

Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.

«И чего нашел он в ней привлекательного?» – задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…

«Бедный Борис!»

А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город, на виллу Браун.

– Знаете?

– Знаю! – ответил кучер-ирландец.

– А чем занимается мистер Браун, вы знаете? – спросил Весеньев.

– Это его дело! – резко отвечал ирландец и прибавил: – А в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!

Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.

Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.

«То-то обрадуется!» – думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.

С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.

«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», – подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку,