Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

ЗВЕЗДОПАД

Мой дорогой Виктор Петрович!

В наших беседах ты нередко говаривал:

— Вы, грузины, не видели войны.

— Возможно… — соглашался я. — Не видели.

— Вы, наверное, даже немецкого самолета не видели.

— И то… Я, например, не видел.

Вот уже несколько лет мы не встречались. Я соскучился по твоему раскатистому смеху и открытой, прямой беседе. Дома никого, с кем можно было бы перекинуться словом. За окном прошел дождь, и выходить не стоит. Я сижу один и пишу. Пишу тебе, пишу, что запомнилось мне со времен войны.

С любовью — Отиа Иоселиани

Глава первая ИГРА В ЧИЖА

В тот день мы не собирались играть в чижа. С вечера был уговор: утром пораньше улизнуть из дому; Гоча попытается стянуть дедовский дробовик, хотя в крайнем случае мы могли обойтись и рогатками. Думали предупредить и Тухию, но тогда за нами увязался бы Буду, приемыш Клементия Цетерадзе, а мы не знали, сколько птенцов окажется в гнезде у вороны.

Гоча должен был заморочить голову своей сестре Гогоне и для отвода глаз пойти к лавкам, оттуда задворками пробежать до самого двора Клементия, проскочить мимо и выйти в поле. А там — я. Дальше вместе — лесом, потом огородами, потом вброд, мимо мостика через речку, и, набив карманы камнями для рогаток, — вверх по склону горы Кехтехия.

…Но у нас ничего не вышло.

Я перемахнул через плетень, зашагал по проселочной и, поравнявшись с домом Гочи, стал насвистывать: все равно от Гогоны я не спрятался бы даже под землей. Она тут же отозвалась со двора — засвистела, передразнивая меня. Смотрю, шагает на высоких ходулях прямо к калитке.

— Доброе утро, Гогона! — заискивающе сказал я.

— Здравствуй, здравствуй… — Она подошла к калитке, с высоты ходулей оглядела меня и, переведя взгляд на убегающую за околицу дорогу, понимающе присвистнула.

— Девочка, а свистишь…

— У тебя не спросила! — Она кивнула в сторону околицы. — А вы уж в дорогу собрались!

— В какую дорогу? — Я изобразил на лице удивление.

Гогона рассмеялась, да так, что выпустила из рук ходулю, и ей пришлось стоять на одной ноге, как аисту; чтобы не упасть, она прислонилась к калитке.

Вдруг она нахмурилась.

— А мне опять одной пасти коров?

Я еще не нашелся, что ответить, как ее лицо опять прояснилось. От дома Гогоны до поля было всего три двора. И вот как раз с крайнего двора вышла женщина. Задержавшись у своей калитки и как бы набираясь смелости, она приосанилась и неторопливо пошла и нашу сторону.

— Кто это? — спросил я, чтобы перевести разговор на другое.

— Будто и не знаешь?

Я, конечно, знал. Три недели назад женился Амиран. В день свадьбы я видел его невесту. Все смотрели, смотрел и я. Неплохую жену выбрал себе Амиран, говорили у нас. Не знаю, что в ней было хорошего, я запомнил только ее большущие глаза… С тех пор и не видел ее ни разу.

— Жена Амирана, что ли? — спросил я.

— Ну да, Пати. Вы, дурачки, никого и знать не хотите, кто с вами в чижа не гоняет или в речке не бултыхается. Ты да Гоча оба хороши, ни с кем не водитесь, кроме головастика Тухии да клементьевского пасынка.

— Ее Пати зовут?

— Он не знает, как зовут такую хорошую женщину! — с наигранным сожалением в голосе проговорила Гогона и заулыбалась навстречу приближающейся Пати.

— Откуда мне знать всех взрослых! — буркнул я, собираясь идти своей дорогой. И тут на меня глянули огромные глаза Пати. Она замедлила шаг, точно смутилась, даже покраснела слегка и, наклонив голову, едва слышно сказала:

— Здравствуйте, ребята!

— Здравствуйте, тетя Пати!

— Здравствуйте… — повторил и я вслед за Гогоной, не решаясь назвать ее тетей Пати.

— Как поживаете, тетя Пати? — не унималась Гогона. — Нашли вчера серебряную пудреницу?

— Спасибо, Гогона, все у меня хорошо, и пудреницу я нашла, — ответила Пати и опять покраснела.

— Вы куда идете? Хотите, я вас провожу, — предложила Гогона и, не дожидаясь ответа, спрыгнула с ходули на землю.

— А ты проваливай, глаза б мои тебя не видели! — бросила она, проходя мимо меня, и быстро догнала Пати.

Та не стала возражать, что Гогона пошла рядом, и я подумал: «Да, видно, она и вправду неплохая!»

Еще с дороги я увидел далеко в поле белую подвижную точку. «Ага, Тухия уже там!» — подумал я. Где увидишь Толию, белую дворняжку, там ищи и Тухию. Это были неразлучные друзья. Тухия вечно грыз что-нибудь — кусок мчади, кукурузной лепешки с сыром или мясом, — и по-братски делился с собакой.

А я не очень любил Толию. При ней даже в шутку нельзя было побороться с Тухией. Она сразу же начинала отчаянно лаять и кидалась на меня. Она мешала нам даже в чижа играть.

Тухия и Буду всегда играли против меня и Гочи. Если случайно выигрывали они и Тухия садился на меня верхом, собака визжала от радости и, закрутив хвост колесом, носилась вокруг нас. Но Гоча мог обыграть нас всех с закрытыми глазами. И вот как только Тухия подставлял мне спину, я сразу взбирался к нему чуть ли не на плечи, чтобы собака не отгрызла мне ноги. А шерсть на ней вставала дыбом, она рычала, лаяла и, оскалив зубы, кидалась на меня, когда я спрыгивал на землю; правда, тут же и отходила, словно поняв, что это всего лишь игра.

Развалившись в траве, Тухия грыз мчади, отламывал куски и бросал то влево, то вправо от себя. Собака без устали, с веселой готовностью кидалась из стороны в сторону.

Буду, как обычно, упражнялся в игре. Он трусил по лугу со свежеобструганной битой и упрямо колотил по чижу. Раз семь ударит, бедняга, прежде чем удастся подбросить чижа и отбить хотя бы шагов на шесть.

Гочи не было.

Я хотел обойти поляну стороной, но Буду побежал мне навстречу.

— Нет, Гогита, ты от меня не уйдешь!

— Чего тебе?

— Тухия! — завопил Буду.

Тухия, задыхаясь от смеха, отбивался от вцепившейся в штанину собачонки и, должно быть, не слышал Буду.

— Тухия! — крикнул Буду громче. — Оглох, что ли?

Тухия не спеша приподнялся, сел, бросил собаке последний кусок лепешки и сделал вид, что встает. Но снова растянулся на траве, положив ноги на спину Толии.

Со стороны двора Цетерадзе донеслось тихое посвистывание.

— И Гочу не