- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (159) »
ровный шум прохладной воды, теплые иголочки по всему телу, махровое полотенце — и Сергей чувствовал себя в отличном настроении, когда казалось, что все прекрасное в жизни он бесповоротно и счастливо понял и оно никогда не должно исчезнуть.
Он знал, что это ощущение до сумерек.
Вечером или особенно декабрьскими мглистыми сумерками, когда фонари горели в туманных кольцах, это чувство полноты жизни исчезало, и боль, странная, почти физическая боль и тоска охватывали Сергея. В доме и во дворе, где он вырос, его окружала пустота погибших и пропавших без вести: из всех довоенных друзей в живых остались двое.
Когда он уже стоял под душем, оживленно растираясь под колючими струями, послышались быстрые шаги из коридора, стукнула дверь на кухне, потом возле ванной раздался голосок Аси: — Сережка, к тебе Константин. Что ему сказать? — Пусть подождет. Без штанов я к нему не выйду, — Фу, какой грубиян! — сказала Ася за дверью. Минут через пять он вышел, надевая на ходу китель, — мокрые волосы были зачесаны назад, — спокойно, насмешливо и твердо поглядел на сестру. И Ася, будто не узнавая, с удивлением и восторгом провела мизинцем по длинному ряду зазвеневших орденов, по кружочкам медалей, спросила то, что спрашивала уже не раз: — Сережка, за что ты получил все это? — За грубость. — Пожалуйста, ты не городи, а скажи серьезно. Опять какую-то чепуху отвечаешь! — За грубость, честное слово, Аська. Он вошел в комнату, чувствуя, как после душа горячо звенит все тело, сел к столу, не здороваясь, сказал шутливо: — Давай, Костька, завтракать. Вот этот омлет из яичного порошка жарила моя сестра. Проникся, какие у нас сестры? Ася, раздели нам это пополам. Константин, высокий, худощавый, с узким лицом, с темными усиками, докуривая сигарету, сидел на маленькой скамеечке подле печки, брезгливо и заинтересованно разглядывал тоненько пищащих котят. С хрипотцой в голосе он говорил сквозь затяжку сигаретой: — Красивое создание кошка, а? Что-то есть от женщины. Или, наоборот, в женщине — от кошки. — Он покосился на Асю. — Ася, вы меня не слушайте, я но утрам болтаю чушь, когда не высплюсь. А, черт, трещит башка после вчерашнего! — Не потрясай болезнями, — сказал Сергей. — Оставьте в покое котят! — сердито проговорила Ася. — Я просто не знаю, чем я буду теперь кормить их — молока нет, ничего нет… — Ася, у меня остаются иногда талоны на хлеб. Будете менять на какой-нибудь кошачий продукт. — Вы просто богач. — Иногда. — Константин по-военному одернул кремового цвета пиджак с щегольским разрезом сзади, потер двумя руками голову, коротко засмеялся, показывая из-под усиков великолепные белые зубы. Вышел в коридор и тотчас вернулся, подбросил на ладони бутылку, всю залепленную цветной этикеткой. — Под твой омлет с салом или наоборот — ямайский ром! Вынул из кармана немецкий ножичек, отделанный перламутром, ногтем подцепил штопор. Не спеша вытащил пробку, разлил по стаканам, приготовленным для чая, подмигнул Асе. — Вам бы рюмочку, а? — И тут же продекламировал: — О донна Ася, донна Ася, как я люблю твои глаза, когда глаза твои большие ты подымаешь на меня, — Пошлость! — заявила Ася. — И никакой рифмы! — Нет, за твои параллели я тебе сегодня накостыляю по шее, — сказал Сергей прежним тоном и посмотрел стакан на свет. — Неужели ты, Костька, обыкновенную родную водку можешь променять на какой-то паршивый ром? — После войны решил попробовать все вина мира — своего рода идея фикс! — Аська, ты слышала? — спросил Сергей. — Он тебя не поражает идеями? — Давайте рюмку, Асенька, — сощурясь, предложил Константин. — Вы единственная женщина среди нас. Правда ведь? Немного подумав, Ася достала из буфета рюмку, поставила ее на стол, сказала с виноватым выражением: — Немножечко… капельку… — И взглянула на удивленного Сергея протестующе. — Не воспитывай меня, пожалуйста! — Видишь? — Константин поощрительно и щедро налил Асе полную рюмку, — Какого лешего лезешь в личную жизнь сестры? Сергей молча вылил из ее рюмки себе в стакан, взял бутылку из рук Константина, накапал в рюмку несколько капель, точно лекарство, сказал тоном, не терпящим возражений: — Одному из вас я в самом деле нахлопаю по шее, другую, соплячку, выставлю за дверь! — Где нет доказательств — там сила! — Константин захохотал, чокнулся с рюмкой Аси, выпил, крякнул ожесточенно. Опять подмигнул сердито нахмурившейся Асе, поймал вилкой ускользающий на сковородке кусочек сала, зажевал с аппетитом. — Аська, выйди, — приказал Сергеи. — У нас мужской разговор. — Нет, Сергей, ты… невозможный! — Ася, краснея, швырнула полотенце на стул. — Просто ужасный грубиян! — Так ты можешь продать часы? — спросил Сергей после того, как она вышла. — Подожди, — сказал Константин. — Твои часы? Какая марка? Сергей снял часы — черный с фосфорической синевой циферблат, тоненькая, как волосок, пульсирующая секундная стрелка — отличные швейцарские часы, которые носили немецкие офицеры, положил их на скатерть. — Трофейные. Взял в Праге. Лежали в ящиках. В немецкой комендатуре. Константин взвесил часы на ладони. — На фронте я никогда не брал часы. Часы напоминают человеку, что он смертен. Полторы косых дадут за эти часы. Повезет — две. Постараюсь. Сергей разлил ром в стаканы, поинтересовался: — Что это за «полторы косых»? — Полторы тысячи рублей. О наивняк! Привыкай к понятиям «карточки», «лимит», «коммерческий магазин», «Тишинский рынок». Константин, еще жуя, достал коробку «Казбека», придвинул Сергею, чиркнул зажигалкой-пистолетиком, закуривая, договорил по-домашнему: — К вечеру у меня будет солидная пачка купюр. Вернут долг. Можешь часы не продавать. На шнапс бумаг хватит. Оставь часы для худших времен. Зачем тебе деньги, когда у меня есть? — Надо купить костюм. Отцовский не лезет. — Купим! Деньги — это парашют, дьявол бы их драл! — сказал Константин. — Пустота под ногами — и тогда открываешь парашют! — От выпитого вина смуглое лицо его стало дерзко-отчаянным. — На Тишинку поедем хоть сейчас. К спекулянтским мордам визит сделаем. В его манере говорить, в его движениях ничего сходного не было с прежним аккуратным Костей — всегда умытым, застегнутым на все пуговички сшитой из теткиной юбки курточки, всегда приготовившим уроки, всегда детски красивеньким, чинно и пряменько сидевшим за партой. Был он робок перед учителями, жаден той особой жадностью прилежного ученика («свою резинку надо иметь», «задачу списывать не дам — сам
Когда он уже стоял под душем, оживленно растираясь под колючими струями, послышались быстрые шаги из коридора, стукнула дверь на кухне, потом возле ванной раздался голосок Аси: — Сережка, к тебе Константин. Что ему сказать? — Пусть подождет. Без штанов я к нему не выйду, — Фу, какой грубиян! — сказала Ася за дверью. Минут через пять он вышел, надевая на ходу китель, — мокрые волосы были зачесаны назад, — спокойно, насмешливо и твердо поглядел на сестру. И Ася, будто не узнавая, с удивлением и восторгом провела мизинцем по длинному ряду зазвеневших орденов, по кружочкам медалей, спросила то, что спрашивала уже не раз: — Сережка, за что ты получил все это? — За грубость. — Пожалуйста, ты не городи, а скажи серьезно. Опять какую-то чепуху отвечаешь! — За грубость, честное слово, Аська. Он вошел в комнату, чувствуя, как после душа горячо звенит все тело, сел к столу, не здороваясь, сказал шутливо: — Давай, Костька, завтракать. Вот этот омлет из яичного порошка жарила моя сестра. Проникся, какие у нас сестры? Ася, раздели нам это пополам. Константин, высокий, худощавый, с узким лицом, с темными усиками, докуривая сигарету, сидел на маленькой скамеечке подле печки, брезгливо и заинтересованно разглядывал тоненько пищащих котят. С хрипотцой в голосе он говорил сквозь затяжку сигаретой: — Красивое создание кошка, а? Что-то есть от женщины. Или, наоборот, в женщине — от кошки. — Он покосился на Асю. — Ася, вы меня не слушайте, я но утрам болтаю чушь, когда не высплюсь. А, черт, трещит башка после вчерашнего! — Не потрясай болезнями, — сказал Сергей. — Оставьте в покое котят! — сердито проговорила Ася. — Я просто не знаю, чем я буду теперь кормить их — молока нет, ничего нет… — Ася, у меня остаются иногда талоны на хлеб. Будете менять на какой-нибудь кошачий продукт. — Вы просто богач. — Иногда. — Константин по-военному одернул кремового цвета пиджак с щегольским разрезом сзади, потер двумя руками голову, коротко засмеялся, показывая из-под усиков великолепные белые зубы. Вышел в коридор и тотчас вернулся, подбросил на ладони бутылку, всю залепленную цветной этикеткой. — Под твой омлет с салом или наоборот — ямайский ром! Вынул из кармана немецкий ножичек, отделанный перламутром, ногтем подцепил штопор. Не спеша вытащил пробку, разлил по стаканам, приготовленным для чая, подмигнул Асе. — Вам бы рюмочку, а? — И тут же продекламировал: — О донна Ася, донна Ася, как я люблю твои глаза, когда глаза твои большие ты подымаешь на меня, — Пошлость! — заявила Ася. — И никакой рифмы! — Нет, за твои параллели я тебе сегодня накостыляю по шее, — сказал Сергей прежним тоном и посмотрел стакан на свет. — Неужели ты, Костька, обыкновенную родную водку можешь променять на какой-то паршивый ром? — После войны решил попробовать все вина мира — своего рода идея фикс! — Аська, ты слышала? — спросил Сергей. — Он тебя не поражает идеями? — Давайте рюмку, Асенька, — сощурясь, предложил Константин. — Вы единственная женщина среди нас. Правда ведь? Немного подумав, Ася достала из буфета рюмку, поставила ее на стол, сказала с виноватым выражением: — Немножечко… капельку… — И взглянула на удивленного Сергея протестующе. — Не воспитывай меня, пожалуйста! — Видишь? — Константин поощрительно и щедро налил Асе полную рюмку, — Какого лешего лезешь в личную жизнь сестры? Сергей молча вылил из ее рюмки себе в стакан, взял бутылку из рук Константина, накапал в рюмку несколько капель, точно лекарство, сказал тоном, не терпящим возражений: — Одному из вас я в самом деле нахлопаю по шее, другую, соплячку, выставлю за дверь! — Где нет доказательств — там сила! — Константин захохотал, чокнулся с рюмкой Аси, выпил, крякнул ожесточенно. Опять подмигнул сердито нахмурившейся Асе, поймал вилкой ускользающий на сковородке кусочек сала, зажевал с аппетитом. — Аська, выйди, — приказал Сергеи. — У нас мужской разговор. — Нет, Сергей, ты… невозможный! — Ася, краснея, швырнула полотенце на стул. — Просто ужасный грубиян! — Так ты можешь продать часы? — спросил Сергей после того, как она вышла. — Подожди, — сказал Константин. — Твои часы? Какая марка? Сергей снял часы — черный с фосфорической синевой циферблат, тоненькая, как волосок, пульсирующая секундная стрелка — отличные швейцарские часы, которые носили немецкие офицеры, положил их на скатерть. — Трофейные. Взял в Праге. Лежали в ящиках. В немецкой комендатуре. Константин взвесил часы на ладони. — На фронте я никогда не брал часы. Часы напоминают человеку, что он смертен. Полторы косых дадут за эти часы. Повезет — две. Постараюсь. Сергей разлил ром в стаканы, поинтересовался: — Что это за «полторы косых»? — Полторы тысячи рублей. О наивняк! Привыкай к понятиям «карточки», «лимит», «коммерческий магазин», «Тишинский рынок». Константин, еще жуя, достал коробку «Казбека», придвинул Сергею, чиркнул зажигалкой-пистолетиком, закуривая, договорил по-домашнему: — К вечеру у меня будет солидная пачка купюр. Вернут долг. Можешь часы не продавать. На шнапс бумаг хватит. Оставь часы для худших времен. Зачем тебе деньги, когда у меня есть? — Надо купить костюм. Отцовский не лезет. — Купим! Деньги — это парашют, дьявол бы их драл! — сказал Константин. — Пустота под ногами — и тогда открываешь парашют! — От выпитого вина смуглое лицо его стало дерзко-отчаянным. — На Тишинку поедем хоть сейчас. К спекулянтским мордам визит сделаем. В его манере говорить, в его движениях ничего сходного не было с прежним аккуратным Костей — всегда умытым, застегнутым на все пуговички сшитой из теткиной юбки курточки, всегда приготовившим уроки, всегда детски красивеньким, чинно и пряменько сидевшим за партой. Был он робок перед учителями, жаден той особой жадностью прилежного ученика («свою резинку надо иметь», «задачу списывать не дам — сам
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (159) »