Сильвана Де Мари Уважаемый господин Дед Мороз

Сильвана Де Мари

Перевод с итальянского: Людмила Криппа

Уважаемый господин Дед Мороз

Воскресенье, 9 января 2004, ночь

то есть,

понедельник, 10 января, три часа после полуночи, четыре часа перед рассветом

Почтеннейший Господин Дед Мороз!

Надеюсь не помешать, обращаясь к Вам 9 января (то есть, уже три часа как 10 января). Бесспорно, дата не совсем привычная, но, с другой стороны, как раз сейчас Вы отдыхаете после трудов и праздников и сможете найти время на всякие бесполезные и безвредные мечтания, коими являются эти мои строки.

Глубокоуважаемый Сударь Дед Мороз!

Уже три часа десять минут утра, и в доме дико холодно, как на айсберге Титаника. Стекла моих окон покрылись прекрасными и величественными узорами изморози, я уверен, что никто из моих одноклассников не в жизни не видал такого великолепия. Я в отчаянии от подобной несправедливости. Неужели у меня не могло быть окон, запотевших изнутри? Уж я бы постарался не возить по ним пальцами – стекла, как, впрочем, и полы, посуду и все остальное, мою я, так что мне хорошо известно, от чего они пачкаются. Может, мне пожелать работающую систему отопления для дома? Хоть на следующий год? Возьмете на заметку, а? Ведь бывают разные типы альтернативного отопления. А то электрическое пожирает кучу денег и, к тому же, загрязняет экологию. Я, например, предпочел бы печку на кукурузном зерне. Да-да, обычная кукуруза. Вы согласны, что это гениально – одним махом разрешить все энергетические проблемы в мире? Кукуруза растет, поглощая тепло и углекислый газ, а потом сгорает, выделяя тепло, то есть энергию, и углекислый газ: человеческий гений смог, наконец, вычислить квадратуру круга! Как Вы уже поняли, я целюсь на диплом химика и физика одновременно, чтобы заниматься двумя вечнонасущными проблемами человечества – окружающая среда и энергия. Но в настоящий момент моя мечта – кукурузная печка, но кукурузные печки неимоверно дороги… Не могли бы Вы что-нибудь предпринять?

Достопочтеннейший Государь Дед Мороз!

Уже три пятнадцать утра. В доме страшно холодно, и я в полном отчаянии – завтра понедельник, заканчиваются каникулы, снова школа. Говоря откровенно, на холод мне наплевать – забудем об отоплении, проблема не в нем. Остановимся на отчаянии. Как Вы уже поняли из нашей предыдущей переписки, точнее, полного отсутствия оной вплоть до сегодняшнего дня, я в Вас не верю. И не верил в Вас даже в детстве, ни в четыре года, ни в три, рано наставленный на путь истины (точнее, выставленный на путь истины) неиссякаемым рационализмом моей матери и нашими, такими же неиссякаемыми, экономическими трудностями («глупости это все, да и денег у нас ни гроша». С 2001, с приходом евро, мы перешли на «денег ни цента»). Учитывая, что это первое в жизни обращение к Вам, не могли бы Вы сделать мне один-единственный подарок: превратить меня в кого угодно, кроме меня самого? В идеале, конечно, хотелось бы быть похожим на Супермена или на Спайдермена, с их сверхъестественной мускулатурой и невероятной суперсилой. Ну, или хотя бы в просто худого парня? Если нельзя в худого, то хотя бы в не очень толстого? Говоря откровенно, я хотел бы превратиться в не такого толстого парня, каким являюсь сейчас, и желательно с ровными передними зубами. Если можно, конечно. Понимаете, сейчас я похож на нечто, только что сбежавшее из зоопарка. Во всяком случае, так остроумно бросают мне вдогонку хрустально-звонкими голосами мои дражайшие одноклассники, загоняя меня до самого дома и не забывая одарить по дороге огрызками полдника и жеваными клочками жвачки. Кстати, ситуация непомерно ухудшилась после того, как училка физкультуры перед всем классом посоветовала мне сесть на диету.

Светлейший и досточтимый Господин, Сударь, Государь Дед Мороз!

Не могли бы хоть Вы разъяснить училке по физре, что бывают моменты, когда грусть становится смертельной, и лишь потопив ее в хлебе с маргарином (потому что масло для моей мамы стоит слишком дорого), можно хоть как-то, хоть ненадолго, утешиться? И, коль уж на то пошло, не могли бы Вы заодно разъяснить ей, что советовать кому-то похудеть перед всем классом, это то же самое, что приговорить его к смерти? Да я душу дьяволу продам, лишь бы избавиться от этого сходства со сбежавшим из зоопарка толстым неизвестно кем, причем продам за бесценок, только вот дьявол никогда не появляется, когда тебе это надо – небось, занят более важными или более прибыльными делами. Или, что тоже вполне возможно, превратить меня из посмешища во что-то лучшее – это выше даже его безграничных возможностей. А может, дьявол знает, что души нас, посмешищ и так уже принадлежат ему с потрохами, потому что отчаяние сводит на нет любую попытку, любую кроху надежды, в отчаянии душа скукоживается, скисает, погибает – это мертвая душа. Так стоит ли раскошеливаться на то, что и так уже твое? Может, Вы можете что-нибудь предпринять?       Как Вы наверняка заметили по строкам этой моей бредовой прозы, кою я снова предлагаю Вашему вниманию, я – отличник, первый ученик в классе, но и это нисколько и ничуть не меняет тот факт, что надо мной смеются. Кстати, о посмешище – не могли бы Вы вдохновить власти на то, чтобы они обложили дорогостоящим и непреходящим налогом все клубки шерсти, спицы и, особенно, крючки для вязки, дабы мои дражайшие мать и бабушка прекратили бы проводить все свое время за вязанием для меня, неблагодарного, свитеров ручной вязки, со всеми положенными косичками и дырочками, и я бы мог ходить в школу в обычной нормальной толстовке?

Дорогой Дед Мороз!

Уже полчетвертого утра. В доме невыносимо холодно, и я в отчаянии – поедаю перед холодильником холодные макароны прямо из кастрюли (не доел их за ужином в надежде похудеть), потому что пустота внутри стала невыносимой, и лишь съев что-то мне становится чуть легче. Пустота из-за смерти отца, пустота из-за моего одиночества, пустота из-за того, что я толстый – это тоже превращается в голод, в абсолютный голод. Через четыре с половиной часа будет восемь – восемь сегодняшнего дня, понедельника 10 января, и я пойду в школу под градом толчков и выплюнутых жвачек, хоть я в жизни никому не сделал ничего плохого, и дворник (пардон, сотрудник не педсостава) лишь добродушно ухмыльнется и объяснит мне, игнорируя ненужные, на его взгляд, спряжения-склонения, что мне бы так не доставалось, будь я не таким толстым, что повторит чуть позже и библиотекарша, но уже грамматически правильным литературным языком. И если я не прекращу обжираться макаронами, то завтра буду весить еще на полкило больше, и мои несчастные штаны совсем на меня не налезут. Прошу тебя,