- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (13) »
мой папа! Оказывается, когда он был в лесу, на него напали немцы мародёры и стали требовать денег, а когда он сказал, что у него ничего нет, они его избили, пырнули ножом и сняли с него всю одежду и обувь. Папа думал, что умрёт и уже не увидит меня, но его подобрали какие-то люди из деревни, которая была рядом с лесом. Папа долго болел, а они его выхаживали и сейчас он даже и не знает, как их отблагодарить. Теперь я уже не в приюте, папа забрал меня в маленькую квартиру, которую снял на те деньги, которые заработал до войны. Оказывается, зарыл он их в каком-то лесу.
1 мая, год 1919 Мы с папой живём трудно, но с ним мне гораздо лучше, чем в приюте. Я бы хотел попасть на могилу Лёвушки, но не знаю, где она. Теперь в городе правят поляки, а наша родина теперь Польша.
25 мая, год 1919 Я видел необычный сон. Как будто на месте монастыря в котором был наш приют построили странный дом, с кривыми стенами и статуей коня над входом. Я был внутри и видел, что это похоже на очень большой театр. Я один раз был с папой в театре и мне понравилось. Так вот, в этом театре выступал какой-то человек, а на сцене висел венок с красной звездой. Человек говорил, что главное это братский союз… и тут я проснулся…
2 июня, год 1919 Папа позвал меня и сказал, что раз теперь мы живём в Польше, то должны стать поляками. Он был очень грустным, мне даже показалось, что он может заплакать. Но он не заплакал, а стал говорить со мной про польскую школу. Я не хочу в польскую школу, но раз папа говорит, что мне надо в неё идти, значит – я так и сделаю!
7 мая, год 1926 Я нашёл этот свой старый дневник. Как много времени прошло с тех пор как я писалем в него. Цо ешчэ я мог бы додаць сюда. Старая учительница моя тётя Текля Станишевская – давно умерла. Я после польской школы хочу поступить до польского университета. Хочу учиться в Варшаве. Живём мы с папой неплохо, Польша потихоньку европеизирует наш крэсовы городок. Я хочу положить эту тетрадь в бутельку и выкинуть в Неман. Вдруг кто-нибудь когда-нибудь найдёт эти записи. Какими бы ни были тогда люди, и в какой стране бы ни жили, я мам надзею, што они будут любить свои родные места.
Андрейка
(Мой дневник в котором нет дат, так как пишу по памяти и даты не помню)
Дверь в кабинет начальника всегда вызывала у меня уныние. Да-да, один взгляд на её тёмную, вечно грязноватую поверхность, сразу же приводил меня в состояние крайней нервозности. Поэтому я хотел проскочить её как можно быстрее. Негромко стукнув в ненавистную преграду, два раза, костяшками пальцев, я нажал на обшарпанную ручку и решительно вошёл. – Разрешите, Александр Брониславович, – спросил я, войдя в кабинет. – Заходи, Андрей. Ну чо, змагар? Уже видел? Начальник опять назвал меня змагаром. Почти всё управление называло меня так, из-за того, что я разговариваю почти исключительно на белорусской мове. Что тут удивительного? Я живу в Беларуси, я – беларус. Моя мама была учительницей мовы в школе. Почему я не должен говорить на родном языке? Хотя… никто прямо и не говорит, что не должен. Просто все вокруг смотрят на меня, как на пришельца. Да ещё эти шуточки… – Так ты видел? – повторил свой вопрос Александр Брониславович. – Что именно? – Надпись на нашем здании, что! – отрезал начальник. – Нет. Как-то не заметил. Спешил на дежурство. – Слева от входа здоровенными буквами написано «Дыктатура». – сказал Александр Брониславович, голос которого становился всё сердитее. – Честно, не видел. – Ну так сходи и посмотри! Потом вернёшься! Я вышел из кабинета и пошёл по длинному коридору к выходу из здания. Мой отец был милиционером, как и мой дед. Но может быть мне не стоило продолжать эту традицию? Династия? Ну да… династия. Но когда-то же надо начать новую… Зачем мне это? Просто я с детства мечтал стать милиционером. И вот – стал! Работаю несколько лет. Работа, конечно, не сахар. Как-то я бежал за хулиганом и выкрикивал приказы остановится, а он на суде потом сказал, что не понимал меня так как не знает языка, на котором я ему кричал. Белобрысый белорусский парень по фамилии Андрушевич не знает языка…
Я вышел на улицу и осмотрелся. Слева от входа действительно сияла яркая большая надпись: «Дыктатура» выписанная жёлтыми буквами, довольно аккуратно. Я вернулся в кабинет начальника. – Ну чо видел? – спросил Александр Брониславович, оторвавшись от изучения документов. – Так точно. – Я вот думаю, не ты ли это написал, змагар ты наш. А? – Что? – мой голос звучал удивлённо. – Да как вы вообще можете меня подозревать? Ерунда какая-то. Зачем мне это? – Так ты ж у нас самый несознательный. – Это почему же? – Сам знаешь! – заявил начальник. – Понятия не имею. – Ну хватит придуриваться, Астапеня! – прикрикнул полковник. – Ты, *лять, всё понимаешь… А если не хочешь, чтоб тебя, в таких ситуациях, подозревали, то и веди себя как человек, разговаривай нормально… – А я что ненормально разговариваю? Я что не имею права разговаривать на родном языке, который, кстати, государственный… – Имеешь имеешь, – прервал меня Александр Брониславович, – я просто тебе по-доброму хотел посоветовать… ну чтоб ты в такие вот ситуации не попадал. – Да какие такие? У вас вообще никаких оснований меня подозревать нет. – А вот и есть. – Нет, нету оснований. – Ты мне ещё будешь тут пререкаться, стервец! – крикнул начальник. – Никак нет, – ответил я. – Короче, ясно всё с тобой… Иди и подумай о своём поведении! – О чём конкретно подумать? – Свободен! – гаркнул полковник и я вышел из кабинета. Надпись закрасили быстро. Но через несколько дней она снова появилась на том же месте, почти такая же, как первая. Большая, сделанная жёлтой краской, надпись: «Дыктатура» снова будоражила наше милицейское управление, здание которого раскинулось в центре города на небольшой горке. С утра я был на работе и меня опять вызвали к Александру Брониславовичу. – Видел? – спросил полковник, глядя на меня исподлобья. – Так точно, видел. – Что думаешь? – А что я могу думать? – Ты мне дурочка не лепи! – крикнул начальник. – Виноват… – Ну, короче, Астапеня, спрошу прямо: ты писал? – Нет не я, – сказал я твёрдым тоном, глядя полковнику прямо в глаза. – Хм… А я вот на тебя подумал. – Это я уже понял. – Ну раз не ты, то хорошо. Давай тогда займись этим делом. Нужно найти этого художника *лять мать его… Зайди к Коле. Пусть тебе покажет записи с камер. Крутись как хочешь, а найди этого *лять Айвазовского… – Айвазовский писал морские пейзажи, – сказал я и тут же прикусил язык. – Ты что ещё и умничать будешь? – кисло ухмыльнувшись спросил начальник. – Нет. – Пошёл нахрен отсюда к
1 мая, год 1919 Мы с папой живём трудно, но с ним мне гораздо лучше, чем в приюте. Я бы хотел попасть на могилу Лёвушки, но не знаю, где она. Теперь в городе правят поляки, а наша родина теперь Польша.
25 мая, год 1919 Я видел необычный сон. Как будто на месте монастыря в котором был наш приют построили странный дом, с кривыми стенами и статуей коня над входом. Я был внутри и видел, что это похоже на очень большой театр. Я один раз был с папой в театре и мне понравилось. Так вот, в этом театре выступал какой-то человек, а на сцене висел венок с красной звездой. Человек говорил, что главное это братский союз… и тут я проснулся…
2 июня, год 1919 Папа позвал меня и сказал, что раз теперь мы живём в Польше, то должны стать поляками. Он был очень грустным, мне даже показалось, что он может заплакать. Но он не заплакал, а стал говорить со мной про польскую школу. Я не хочу в польскую школу, но раз папа говорит, что мне надо в неё идти, значит – я так и сделаю!
7 мая, год 1926 Я нашёл этот свой старый дневник. Как много времени прошло с тех пор как я писалем в него. Цо ешчэ я мог бы додаць сюда. Старая учительница моя тётя Текля Станишевская – давно умерла. Я после польской школы хочу поступить до польского университета. Хочу учиться в Варшаве. Живём мы с папой неплохо, Польша потихоньку европеизирует наш крэсовы городок. Я хочу положить эту тетрадь в бутельку и выкинуть в Неман. Вдруг кто-нибудь когда-нибудь найдёт эти записи. Какими бы ни были тогда люди, и в какой стране бы ни жили, я мам надзею, што они будут любить свои родные места.
Андрейка
(Мой дневник в котором нет дат, так как пишу по памяти и даты не помню)
Дверь в кабинет начальника всегда вызывала у меня уныние. Да-да, один взгляд на её тёмную, вечно грязноватую поверхность, сразу же приводил меня в состояние крайней нервозности. Поэтому я хотел проскочить её как можно быстрее. Негромко стукнув в ненавистную преграду, два раза, костяшками пальцев, я нажал на обшарпанную ручку и решительно вошёл. – Разрешите, Александр Брониславович, – спросил я, войдя в кабинет. – Заходи, Андрей. Ну чо, змагар? Уже видел? Начальник опять назвал меня змагаром. Почти всё управление называло меня так, из-за того, что я разговариваю почти исключительно на белорусской мове. Что тут удивительного? Я живу в Беларуси, я – беларус. Моя мама была учительницей мовы в школе. Почему я не должен говорить на родном языке? Хотя… никто прямо и не говорит, что не должен. Просто все вокруг смотрят на меня, как на пришельца. Да ещё эти шуточки… – Так ты видел? – повторил свой вопрос Александр Брониславович. – Что именно? – Надпись на нашем здании, что! – отрезал начальник. – Нет. Как-то не заметил. Спешил на дежурство. – Слева от входа здоровенными буквами написано «Дыктатура». – сказал Александр Брониславович, голос которого становился всё сердитее. – Честно, не видел. – Ну так сходи и посмотри! Потом вернёшься! Я вышел из кабинета и пошёл по длинному коридору к выходу из здания. Мой отец был милиционером, как и мой дед. Но может быть мне не стоило продолжать эту традицию? Династия? Ну да… династия. Но когда-то же надо начать новую… Зачем мне это? Просто я с детства мечтал стать милиционером. И вот – стал! Работаю несколько лет. Работа, конечно, не сахар. Как-то я бежал за хулиганом и выкрикивал приказы остановится, а он на суде потом сказал, что не понимал меня так как не знает языка, на котором я ему кричал. Белобрысый белорусский парень по фамилии Андрушевич не знает языка…
Я вышел на улицу и осмотрелся. Слева от входа действительно сияла яркая большая надпись: «Дыктатура» выписанная жёлтыми буквами, довольно аккуратно. Я вернулся в кабинет начальника. – Ну чо видел? – спросил Александр Брониславович, оторвавшись от изучения документов. – Так точно. – Я вот думаю, не ты ли это написал, змагар ты наш. А? – Что? – мой голос звучал удивлённо. – Да как вы вообще можете меня подозревать? Ерунда какая-то. Зачем мне это? – Так ты ж у нас самый несознательный. – Это почему же? – Сам знаешь! – заявил начальник. – Понятия не имею. – Ну хватит придуриваться, Астапеня! – прикрикнул полковник. – Ты, *лять, всё понимаешь… А если не хочешь, чтоб тебя, в таких ситуациях, подозревали, то и веди себя как человек, разговаривай нормально… – А я что ненормально разговариваю? Я что не имею права разговаривать на родном языке, который, кстати, государственный… – Имеешь имеешь, – прервал меня Александр Брониславович, – я просто тебе по-доброму хотел посоветовать… ну чтоб ты в такие вот ситуации не попадал. – Да какие такие? У вас вообще никаких оснований меня подозревать нет. – А вот и есть. – Нет, нету оснований. – Ты мне ещё будешь тут пререкаться, стервец! – крикнул начальник. – Никак нет, – ответил я. – Короче, ясно всё с тобой… Иди и подумай о своём поведении! – О чём конкретно подумать? – Свободен! – гаркнул полковник и я вышел из кабинета. Надпись закрасили быстро. Но через несколько дней она снова появилась на том же месте, почти такая же, как первая. Большая, сделанная жёлтой краской, надпись: «Дыктатура» снова будоражила наше милицейское управление, здание которого раскинулось в центре города на небольшой горке. С утра я был на работе и меня опять вызвали к Александру Брониславовичу. – Видел? – спросил полковник, глядя на меня исподлобья. – Так точно, видел. – Что думаешь? – А что я могу думать? – Ты мне дурочка не лепи! – крикнул начальник. – Виноват… – Ну, короче, Астапеня, спрошу прямо: ты писал? – Нет не я, – сказал я твёрдым тоном, глядя полковнику прямо в глаза. – Хм… А я вот на тебя подумал. – Это я уже понял. – Ну раз не ты, то хорошо. Давай тогда займись этим делом. Нужно найти этого художника *лять мать его… Зайди к Коле. Пусть тебе покажет записи с камер. Крутись как хочешь, а найди этого *лять Айвазовского… – Айвазовский писал морские пейзажи, – сказал я и тут же прикусил язык. – Ты что ещё и умничать будешь? – кисло ухмыльнувшись спросил начальник. – Нет. – Пошёл нахрен отсюда к
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (13) »