Иван Баркевич Беззубое лицо
Страшный прерывистый бег. Ветки хлестающие лицо. Ветер заползающий под одежду и пробирающий тебя до костей. Мы бежали как черти, не знали куда, как… Просто бежали. Гришка стал задыхаться… Ему двенадцать и, хотя он всегда был крепким парнем, но… Сегодня он увидел слишком много, а преодолел ещё больше… Он внезапно упал, его грудь затрясло от оглушающего кашля, который душил своего хозяина в страшном хрипе. Мои руки быстро обхватили Гришку и поволокли его к большому ветвистому дереву, стоящему на опушке. Корни у этого великана выпирали в разные стороны и образовывали собой непонятную берлогу, в которую я и затащил своего задыхающегося брата. Когда он оказался в нашем «новом жилище» тяжёлый, стальной кашель немного ослабел и Гришка, ворочаясь и стараясь свернуться в три калача, потихоньку и хрипло заснул от страха, холода и усталости… Я лёг рядом с ним и, кутаясь в тонкий грязный овчинок*(примечания в конце произведения), который схватил в сенях во время побега, увидел свинцовые тучи метели, неумолимо приближавшиеся к нам… И это то, ради чего мы столько пробежали и вытерпели!? Теперь я со своим братом просто замёрзну в этом чёртовом лесу. Может быть, хотя бы больно не будет?…*** Багряно-алый рассвет вставал над нашей деревней. Я как всегда встал рано утром, выпил холодной, сводящей зубы воды. Вышел в сени, накинув тот самый грязный овчинок, открыл дверь и… Все дворы были в людях на низкорослых кобылках с войлочными меховыми шапками на голове. К нам во двор въехали трое таких… Я от страха рванул вон из избы и побежал, что есть мочи… Как последний трус. Оставил свою мать. Своего отца. Всех своих родичей. Я упал в овражек в шагах двухстах от дома. В моём лёгком тулупе застряло два охотничьих среза*. Немного левее и я бы вряд ли смог добежать до укрытия, однако и эта короткая передышка продолжалась очень недолго… Через сотню ударов сердца ко мне также запрыгнул мой брат – Гришка, вы его уже знаете… Нас заметили воины в войлочных шапках, и мы, снова, не сговариваясь, побежали как проклятые к лесу, не слыша ничего вокруг, кроме дробного перестука копыт низкорослой лошади, несущейся позади нас. Мы бежали. Бежали… Слышали гортанные выкрики. Видели несколько стрел, мелькнувших в снежно-синих сугробах. Громадное чёрное лицо появилось впереди нас! Я заорал Гришке, что нужно продолжать нестись вперёд, иначе нас просто убьют, как вшивых собак… Его глаза помутнели от страха, но он послушал меня и через пару десятков шагов чёрное лицо открыло свой мерзкий беззубый рот, зажмурилось от наслаждения и прошло сквозь… Ушат ледяной воды обжёг меня страшным холодом. Я резко открыл глаза и увидел стоящего над собой хмурого, чёрноокого человека. Через его правую скулу до подбородка проходил паутинчатый, мёртво-бледный шрам. Его волосы, чёрные, как смоль, были спутаны, а широкая, мощная грудь тяжело вздымалась под белой рубахой. «Всё что ты видел после побега – ложь». Он произнёс эти короткие и простые слова, каким то неимоверно тёплым и честным голосом, который окутал меня и пробрал своим жаром до костей. После этого он встал, и я увидел его исполинский могучий рост, подошёл к крепкому дубовому столу, налил в глиняную кружку густого сбитня и дал его мне. Я пил это приятное и довольно редкое лакомство и чувствовал, как что то внутри встаёт по другому… Переворачивается, изгаляется и бьётся в смертельных судорогах.
*** Я проснулся гораздо раньше зари. Мои ноги ступили на приятный дощатый пол…. Такая редкость в обычных крестьянских домах! Усевшись, я огляделся: рядом со мной на деревянной лавке спал Гришака, со своими спутанными русыми волосами и худым тельцем. Напротив нас, в другой стороне избы, лежал тот, кто поил меня сбитнем. Рядом с ним была его жена, однако я не смог разглядеть её, а подходить ближе постыдился. Чуть поодаль стояла большая, красивая печь, которая топилась по белому*! На ней дрыхли две миленькие девчушки с пшеничными волосами… Я тихо встал, наспех намотал онучи, сунул ноги в лапти, накинул потрёпанный овчинник, который заботливо висел около двери с прочей одеждой и быстренько шмыгнул за дверь. Как я и сказал, светать только начинало, и небо только-только подернулось синевой. Холодный, завывающей ветер больно резал мои щёки, а я плакал… Потеряв отца, мать, сестёр, дом… Я предал их. Сбежал, как трус… Как… Внезапно в небо воспарил красивый сизый сокол, а с ветки ближайшей сосны, с хриплым карком взлетел ворон. Две эти птицы, на один миг, оказались друг против друга, их клювы несколько раз громко щёлкнули, но больше ничего не произошло… Тем временем солнце встало, и его лучи осветили несколько сараев, нужник, декабрьский серебристый снег и крепкую длинную избу, на пороге которой я стоял… Вдруг моё тело передёрнулось от боли. Я не своим, железным голосом произнес: «Отомщу! Найду! Убью!» Мои руки сами собой взяли ближайшую сухую ветку, отряхнули её от прилипшего снега и начали наносить удар за ударом в бревенчатую стену сарая, который стоял в двух десятков шагов от основного дома. Я рубил этой кривой палкой так, что сквозь мой грязный овчинок стал проходить горячий пот. Я бил молча, с оттяжкой, с бешеной жестокостью. Не помню, сколько времени прошло, может быть, час, может быть два, однако я почувствовал, как мою руку вывернуло и исказило болью. Сосновый сук вылетел из моей ладони на несколько саженей и приземлился в глубокий сугроб. «Ты дурак, если думаешь о мести». Передо мной вновь стоял этот черноволосый человек со шрамом. Его мозолистые руки сжимали недурную оглоблю, откуда он только её притащил… «Меня звать Виктор Иваныч. Пошли со мной, я научу тебя кое-чему…» Он приобнял меня за плечи и повёл вглубь двора. Через несколько сотен шагов мы оказались около небольшой, очень плотной избушке, находившейся в приличном отдалении от всех прочих зданий. «Заходи». Ровный тёплый бас прозвучал за моей спиной. Я вошёл внутрь и увидел обычную, тёмную сельскую кузню. Виктор Иваныч подошёл к огромной печи, заложил в горн крицу* и топливо, развёл первый огонь. Жар постепенно рос, и когда пламя разгорелось, могучие жилистые руки легли на меха. Несколько раз кузнец раскачивал их самостоятельно, но вскоре он подозвал меня и показал, как нужно раздувать пламя. Я начал работу. Раз за разом я наваливался на меха, а Виктор Иваныч копошился вокруг печи и когда металл в горне ярко заалел, кузнец стал постепенно доставать его. Щипцами он вытаскивал огненный кусок из общей массы, быстро перекладывал его на круглую небольшую наковальню и быстрыми чёткими ударами выводил всё новые и новые гвозди, лемехи,