позвоночник, как мог, оглядывая друга с ног до головы.

– Почему ты молчал?

– Я и сейчас молчу, Грег.

– Что ты хочешь от меня?

Грег попятился назад.

– Я увидел, что ты плачешь и решил подбодрить тебя.

– Интересно, как ты это сделаешь?

– Ну, дело в том, Грег, что я тоже бывал в теле человека.

– Так, – Грег нахмурил жесткие бровные дуги.

– Я ездил на велике, готовил жене фондю на ужин. Вместе мы ездили в горы на лыжах.

Грег издал одинокий всхлип, или вскрик.

– Я любил ее. У нас были дети. Затем она умерла. А затем и я умер, Грег. Слушай, Грег, я хочу сказать, что ты не вернешься.

– Почему?

– Нельзя дышать как паровоз десять с лишним минут с распахнутыми глазами на солнцепеке. Натощак, под тяжелую музыку. Нельзя сделать это после двух перенесенных инсультов и выжить.

– Правда, Камкин?

– Да, ты умер, Грег. Твое человеческое начало.

– И что, мне теперь всю жизнь куковать в теле динозавра?

Камкин махнул хвостом и тот с брызгами опустился в озеро. Затем и сам Камкин присел на берег.

– Я застрял тут.

–Ты всегда был здесь. Нам обоим снилось, что мы люди.

– Я все понял.

Грег посмотрел на растягивающиеся по небу закатные лучи.

– Я хочу вернуться, Камкин.

– Я тоже.

– Признаешь ли ты, друг мой, Камкин, что все, что ты хотел мне сказать – ничего не стоит. Но нам стоит попытаться вернуться?

– Да.

С тех пор друзья были неразлучны. Они практиковали холотропное дыхание, медитации, запретные пранаямы земных аскетов. Они не спали по десятеро суток, не пили воды и не ели листвы. Грег перестал убивать дичь, чтобы не нарабатывать плохую карму и повысить градус удачливости.

Жизнь их видов отличалась продолжительностью. И восьми десятков лет после того разговора друзьям вполне хватило, чтобы освоить новые методы выхода из тел древних ящеров.

***

Однажды вечером, они легли под сень самого высокого дерева в папоротниковом лесу и уткнулись взглядами в кроны деревьев.

Они начали сеанс усердного дыхания, вычислив, что зеленый цвет перед глазами вполне может сойти за белый.

Вскоре, на тридцатой минуте сеанса оба почувствовали дрожь в теле.

– Я знаю это чувство, – напрягся Камкин. Он передавал свои мысли телепатически, и продолжал дышать с той же частотой, – в моей человеческой жизни я болел эпилепсией. Я каждый раз рисковал умереть, задохнуться во время приступа.

Но Грег не останавливался.

Вскоре мириады маленьких разноцветных кружочков оторвались от крон и начали кружить вокруг, жужжа, как пчелы. Вибрации, подобно пузырькам от газировки, рождались из крон деревьев и летели под тела динозавров. Вибрации заполнили собою все.

Грег почувствовал онемение конечностей, отток крови в кору головного мозга.

Камкин уже не чувствовал ног, лишь бешеную тряску, словно кусок зелени под их позвоночниками превратился в стартовую ракетную площадку, и она нагревалась от работы нижних двигателей.

Они продолжали дышать.

– Я с тобой, – повторили оба.

Через пятнадцать секунд они оставили свои тела и переместились в человеческие.

Грег очнулся распростертым на белой простыне; его мать остановилась в дверном проеме его комнаты. Камкин очутился в чьей-то утробе зародышем: похоже, вскоре ему предстояло только появиться на свет в форме человека. Сквозь толщу материнского живота он услышал мужской голос:

– Он шевелится, Пэм. Я чувствую! Это наш малыш!

Серо-зеленое тело динозавра, которое покинул Грег, обмякло на поляне: шея расслабилась и голова откатилась назад, коснулась костяной короны друга. Челюсть отвисла.