приучать, чтоб по команде болела.  И надо же — приучила. Прикажу — заболит, прикажу —  пройдет. И знаешь, Лиз, как странно: сперва я сама, только  болячка затянется, бередить ее начинала. Боялась,  не случилось ли с Гарри чего без меня. А потом смекнула  — знак это мне такой, что все, мол, в порядке, можно  не тревожиться. И уж больше не самовольничала.  

— И долго эти передышки длились? — полюбопытствовала  миссис Фетли.  

— Как когда. Раза два почти по году были: все подживет,  засохнет, только под корочкой ранка малюсенькая,  чуть сочится. Потом вдруг, ни с того ни с сего, гноиться  начнет. Значит, предупреждение это мне. Тут уж  ничего не поделаешь — надо терпеть. Да только кто за  меня работать будет! Вот и работаю; а совсем невмоготу  станет — начинаю ногу щадить, на стул вытягивать, она  понемногу и стихнет. А болело как-то особенно — сразу  чувствую, что с ним неладно. Ну, я тогда Бесси немного  деньжат отошлю или детишкам гостинец — узнать, что  с ним. И каждый раз что-нибудь да было! Вот так он и  живет, не догадывается, что без меня давно бы пропал.  Ведь сколько лет уже так, сколько лет!

— А тебе за это какая награда? — почти простонала  миссис Фетли. — Видела хоть его?  

— Видела пару раз, когда в отпуск приезжала. А как  сюда совсем перебралась, то и почаще. Да только он ни  на кого не глядит — и меня не замечает, и других тоже,  одну мамашу свою признает. Уж я за ним следила, глаз  не спускала. А про нее и говорить нечего: нет, так никого  и не завел.  

— И ведь сколько лет уже так, сколько лет, — повторила  миссис Фетли. — А где он сейчас-то?  

— С возчиков он давно ушел. Устроился хорошо — он  тебе и тракторист, и шофер сразу. Когда на поле пашет,  а когда и грузы перегоняет. Даже в Уэльсе, говорят, был!  Мать свою навещает, не забывает, а я его месяцами не  вижу. Да так оно и лучше! Работа такая, что на одном  месте долго не сидит.  

— Ну а если, примерно, все-таки... женился бы он? 

Миссис Эшкрофт резко втянула воздух сквозь сжатые,  все еще красивые и ровные зубы:

  — Такого испытания мне пока господь не послал.  Думаю, что и не пошлет — неужто муки мои не зачтутся?   

— Зачтутся, дорогая. Непременно зачтутся.   — Иногда ведь ох как болит. Вот сестра придет —  посмотришь сама. Она-то думает, я не знаю, что хуже  некуда...   Миссис Фетли поняла. Людям редко достает мужества  произнести вслух слово «рак». Такова уж природа человеческая.   

— Может, у тебя еще что другое? 

 — Какое там другое! Не зря ведь старый Маршалл  меня в кабинет вызывал и целую речь держал насчет  моей верной службы. Само собой, я к ним временно много  раз нанималась, но только пенсию никак не заработала.  А они мне пожизненное содержание определили. Я сразу  поняла, к чему это. Три года назад и поняла.  

— Ну и что? Брось-ка ты!  

— Ты что, не понимаешь? Ну сама рассуди, кто станет  платить пятнадцать шиллингов в неделю человеку,  коли он еще лет двадцать проживет?! 

 — Это ошибка, ошибка! — упорно повторяла миссис  Фетли.  

— Тут ошибки быть не может, когда края все торчком  поднялись, наподобие воротника. Сама увидишь. И у Доры Уиквуд так было, под мышкой, — я ж сама ее обмывала.  

 Миссис Фетли ненадолго задумалась и затем склонила  голову перед неизбежностью.  

— Как по-твоему, дорогая, сколько тебе еще осталось?   

— Не вдруг заболела, не вдруг и помру. Только если  до следующей осени не свидимся, тогда, значит, прощай.  

 — Не знаю, как я смогу к тебе еще выбраться. Разве  собаку взять. Детей-то съездить не попросишь, беспокойство  им... Ведь я слепну, Грейс, слепну!  

— Так вот почему ты лоскутки свои только с места  на место перекладывала. Никак я в толк взять не могла...  Но муки зачтутся, правда ведь? И Гарри от меня  не уйдет? Хоть ты скажи, не может же быть, чтоб все  впустую...

  — Зачтутся твои муки, зачтутся. За все тебе воздастся.   

— Да мне ничего больше не нужно — только то, за  что болью заплачено. 

 — Так и будет, как просишь, так и будет.

  В дверь постучали. 

 — Это сестра, — сказала миссис Эшкрофт. — Рановато  что-то сегодня. Открой ей.

  Энергичной, быстрой походкой в комнату вошла молодая  женщина. В руке она держала чемоданчик, и в нем  громко звякали все ее склянки.  

— Добрый вечер, миссис Эшкрофт, — начала она . —  Я к вам сегодня пораньше заскочила, хочу на танцы поспеть.  Вы не возражаете?  

— Да что вы, милочка. Я уж свое оттанцевала. —  Даже голос миссис Эшкрофт сразу переменился: это снова  была столичная кухарка, сдержанная и достойная.

—  Познакомьтесь, пожалуйста: моя старая подруга, миссис  Фетли, заехала меня проведать. Мы с ней тут посидели,  поговорили...  

— Надеюсь, она вас не утомила? — В голосе фельдшерицы  послышались ледяные нотки.  

— Что вы, напротив, мне было очень приятно. Только  вот слабость появилась, уже под конец.  

— Вот видите. — Фельдшерица опустилась на колени,  держа наготове примочки. — Знаю я вас, старых подружек.  Любите языки почесать, дай вам только волю.

— Любим, любим, что греха таить, — сказала, поднимаясь  с места, миссис Фетли. — Ну, мне, пожалуй,  пора.  

— Стой, взгляни сперва, — слабым голосом попросила  миссис Эшкрофт. — Взгляни, пожалуйста.  

Миссис Фетли взглянула и содрогнулась. Потом наклонилась  к миссис Эшкрофт и поцеловала ее в желтый  восковой лоб и в поблекшие серые глаза.  

— Ведь муки зачтутся... Зачтутся?..  

Ее губы едва шевелились, но и сейчас еще их рисунок  напоминал о том, какими они были прежде. Миссис Фетли  на мгновение припала к ним, выпрямилась и пошла  к двери.

1924