Литвек - электронная библиотека >> Теодора Госс >> Фэнтези: прочее >> Стремительно растущая Печаль >> страница 2
сказала она. — Те, кто не присоединился к нам, будут устранены.

Я схватил ее за запястье.

— Почему? — спросил я.

Она ответила:

— Красота требует симметрии, общности.

Мои пальцы заныли от холода. Пришлось их разжать. Я различил ее вены, просвечивающие сквозь кожу, как прожилки аквамарина.

* * *
Закон Печали — воля ее императрицы, которая избирается в возрасте трех лет и правит, пока ей не исполнится тринадцать. Императрицу выбирает Братство Капюшона, квазирелигиозная секта, члены которой прячут лица под капюшонами белой шерсти, чтобы остаться неузнанными. По традиции императрица никогда не говорит на публике. Приказы она передает на личных аудиенциях с братьями. Логика этих приказов — от одной властительницы к другой, трактуется как доказательство святости императорской линии. После правления все императрицы уходят в аббатство Святой Альбы, где живут в уединении до конца своих дней, изучая астрономию, математику и игру на семиструнной цитре. За время существования Печали это место подарило миру множество замечательных исследований, теорем и музыкальных произведений.

* * *
Танки так и не явились, но однажды, когда слабые лучи пробились сквозь облака, вечно висевшие над городом, императрица Печали проехала по улице Ваци на белом слоне. Ее окружали придворные — одни в плащах из белой лисы, другие в шутовских нарядах из белых лоскутков, третьи — по большей части, незамужние женщины — в прозрачных вуалях, сквозь которые можно было увидеть кожу без единого волоска. Глаза слона были подведены хной, она же пятнала его ноги. В хоботе слон нес серебряный колокольчик, и его звон был единственным звуком, пока процессия двигалась к Данубе и пересекала Мост Эржебет.

Толпы людей пришли поприветствовать императрицу: студенты, размахивавшие белыми крокусами, гиацинтами и нарциссами, матери, державшие детей за руки, не давая им хлопать, когда мимо проходил слон, монахини в пепельно-серых одеяниях. Я посмотрел на одну из стоявших впереди фигур, и узнал ее по плечам — в последнее время они стали уже, но, как и прежде, горбились.

Я подошел к ней и прошептал:

— Илона.

Она обернулась. На ней был капюшон, и я не видел ее лица — только губы — слишком крепко сжатые для ямочек.

— Петр, — сказала она голосом, звуки которого коснулись моих ушей подобно падающему снегу. — Мы сделали то, что нужно.

Она прикоснулась к моей щеке пальцами. Я вздрогнул, словно меня ударило током.

* * *
Путешественники пытались описать город Печаль. Одни говорили, что это место, вводящее в полное замешательство — с вершинами, поднимающимися к звездам, которых не увидеть ни из одной обсерватории. Другие называли этот город обителью красоты, где ветра, играющие меж высоких зданий, рождают музыку небесных сфер. Третьи считали его местом смерти и говорили, что с высоты очертания Печали напоминают череп.

Некоторые говорили, что города не существует. Другие настаивали, что он повсюду, и мы постоянно окружены его улицами, покрытыми тонким слоем льда, его садами, в которых обитают павлины-альбиносы, его горожанами, проходящими мимо нас без всякого внимания и интереса.

* * *
Я не верю ни в одну из этих теорий. По моему убеждению, Печаль это восстание, поднятое кучкой заговорщиков — мятеж с тайными знаками и секретами. Он основывается исключительно на эстетических принципах, его цель — это энтропия, вечная зима души. Но я могу ошибаться. Мои выводы может запятнать хаос, ширящийся вместе со стремительно растущей Печалью.

Я покинул Будапешт, забрав с собой только отпечатки трех пальцев на левой щеке. Просиживаю в кафе Сент-Эндре каждое утро, не зная, сколько мне осталось жить, не зная, как долго я смогу оставаться здесь, попивая эспрессо на круглом зеленом стуле.

Скоро коленки детей станут гладкими и хрупкими, как стекло. Спицы, которыми вяжут вдовы, начнут щелкать, как кости, а листья герани опадут рядом с мертвой кошкой. Кофе поблекнет до цвета молока. Я не знаю, что станет с этим стулом. Не знаю, буду ли устранен или мне дадут еще один шанс присоединиться к фракции тишины. Но я шлю тебе это письмо, Иштван, чтобы ты помнил меня, когда придет зима.


Перевод — Иван Ильин