Анна Рожкова Дар

Ты слышал, говорят, у нас дочка главного лежит?

Ну, лежит и лежит, – без всякого интереса отозвался я.

Говорят, красавица, вроде моделью работала, – не унимался Пашка.

Слушай, Паш, тебе что, заняться нечем? – разозлился я. – Иди вон… да хоть в реанимацию, посмотри как дела у этого, как его, ну, которого вчера прооперировали.

Иду, – обиженно обронил Пашка.

Умница, красавица, модель, – шептал я себе под нос. – Да какое, мне, собственно, дело?

Старков, тебя к главному вызывают, – раздался из динамика голос секретарши.

«Ну, вот и нет никакого дела», – зло думал я, спеша по коридорам на зов «самого».

А, Вадим Павлович, наслышан, наслышан, – главный отвлекся от созерцания грандиозного вида, открывавшегося из панорамного окна, протянул руку.

Вы уже, вероятно, осведомлены. – Он выдержал паузу, отвернулся к окну, вздохнул. Видно было, что слова давались ему с трудом. – Дочь больна. Вы блестящий хирург, наш лучший хирург, – он сделал ударение на слове «лучший». – Я хочу, чтобы оперировали вы, – он обернулся, взглянул в глаза.

Сделаю все возможное.

Другого ответа он и не ожидал.

Я сразу же направился к ней. Лучшая клиника, лучшая палата, лучший хирург. Она спала. Лысая голова покоилась на подушке. Дыхание тяжелое, прерывистое. Я вздохнул. Смерть уже пометила жертву: иссушила тело, заострила черты. Здесь я бессилен. Я тихонько прикрыл дверь, чтобы не разбудить больную. Взяв у медсестры историю болезни, побрел в ординаторскую.

Ну, что он хотел? – Пашка отирался в ординаторской, явно поджидая меня.

Паш, отстань, не до тебя, – устало обронил я.

Как это отстань?! – возмутился он. – Как будто каждый день главный к себе вызывает.

Я молча протянул историю болезни, не было никакого желания отвечать.

Лилия Анатольевна Леднева, – вслух прочел он. – Двадцать четыре года. Везет тебе, Вадька, – присвистнул он. – Красивая?

Не знаю, – нехотя отозвался я.

Ну, ты даешь?! Ты хоть к ней заходил?

Заходил.

Ну?

Баранки гну, – передразнил я.

Вадик, ты блестящий хирург, – завел Пашка старую песню. Я уже не слушал. Усмехнулся про себя. Если бы ты только знал, Пашка. Я не был блестящим хирургом. Просто я знал.

Это началось давно, еще до школы. Мама ругалась с соседкой напротив – злобной старушенцией с вечно тявкающей собачонкой.

Тетя Вера, опять ваша Мотька на наш коврик нагадила. Да сколько можно? – возмущалась мама.

Моя Мотька? Не может быть, она у меня такая умничка. Правда, Мотенька?

Мама только вздохнула.

Мама, не переживай, все равно Мотька скоро сдохнет, – успокоил я родительницу, когда она закрыла за собой дверь.

Вадя, что ты такое говоришь? – устало произнесла она, не обратив никакого внимания на мои слова.

На следующий день Мотьку сбила машина. Мама плотно закрыла дверь в кухню, опустилась на стул, усадив меня напротив.

Вадя, скажи честно, ты просто так это сказал про Мотьку? – она взяла в руку мою ладонь.

Нет, мама, – я опустил глаза в пол.

Ты знал? – настаивала мама.

Я кивнул, из глаз закапали слезы.

Вадя, никому, ты слышишь, никому не говори про это, ты понял? – Она до хруста сжала мою ладонь.

Мама, отпусти, мне больно, – заревел я в голос.

Оперировал я только тех, кто сможет выкарабкаться. Остальные доставались моему однокашнику, другу и коллеге Пашке. Ну, или другим врачам. Карьера перла в гору. Вначале я вовремя заболевал, повреждал руку или шел еще на какую-нибудь хитрость. Со временем необходимость в этом отпала. На мои капризы смотрели сквозь пальцы. Лучшему хирургу можно просить многое, почти все, кроме дочки главного.

Я ввалился в свою холостяцкую берлогу за полночь. Скинул ботинки, сунул в микроволновку купленную в супермаркете пиццу, плеснул в пузатый бокал коньяк. Хороший коньяк – единственная слабость, которую я иногда себе позволял. Вытащив тарелку с пиццей, устроился за компьютером. Вбил в поисковую строку: Лилия Леднева. Интернет услужливо выдал тысячи фотографий. Холеное тело, белозубая улыбка. Единственная наследница, красные дорожки, миллионы поклонников по всему миру. Тьфу. Избалованная телка с кучей бабок. Я с отвращением свернул страницу, сделал большой глоток, чтобы перебить отвратительный вкус пиццы.

Как наше самочувствие? – нарочито бодрым голосом спросил я, входя в палату Ледневой.

Спасибо, хорошо. – Вся моя наносная ненависть раскрошилась о ее ослепительную улыбку и доверчивый взгляд удивительно синих глаз. А я думал, что это линзы. Вот болван.

Как прошла ночь?

Хорошо.

И что она заладила: хорошо, хорошо. Как будто я не знал, что медсестра делала ей обезболивающее.

Готовы к операции?

Не надо операции, – слабым голосом попросила Лилия.

Ну что вы, право? Не нужно бояться. Операция через неделю. Пока сдадите анализы, пройдете необходимые процедуры – перечислял я стандартный порядок.

Вы не поняли, я не хочу.

Лилия ухватила меня за руку:

Пожалуйста, не уходите. Побудьте со мной.

Я смутился, как пацан. Сел на краешек стула, улыбаясь, как последний дурак. "О чем с ней говорить?!"

Лилия… – начал я.

Не надо. Давайте помолчим, – предложила она, держа мою ладонь в своей. Я вздохнул с облегчением. Лилия прикрыла глаза. "Кажется, уснула". Я прокрался к выходу, стараясь ступать как можно тише.

Вечером я снова пялился в монитор. Внимательно рассматривал фотографии Лилии, с жадностью читал все, что только смог найти. Чувствовал я себя при этом полным идиотом, но остановиться не мог.

Утром я в первую очередь навестил Ледневу: заученные фразы, прилипшая улыбка.

– Скажи, ты когда-нибудь любил? – вдруг спросила она.

Я смутился.

– Ну, я не знаю… когда-то давно, в школе… "И когда мы успели перейти на ты?"

– Значит, не любил, – перебила меня Лилия. – А я вот любила. Однажды. Очень сильно. Даже вены себе резала, – она продемонстрировала шрамы на тыльной стороне запястья.

Я почувствовал укол ревности. Из-за меня точно никто не резал вены. Тем более, такая девушка, как Лилия.

Неделя пролетела, как один день. Днем я часами просиживал у Лилии, вечерами любовался ее фото в интернете. "Болван, – ругал я себя. – Ей осталось от силы полгода. Нашел, в кого влюбиться".

Настал день операции. Ненужной, бесполезной операции.

– Возьми меня за руку, мне страшно, – попросила Лилия, когда я вошел в палату.

Так мы и шли. Медсестра катила каталку, а Лилия держала мою ладонь.

Пожалуйста, забери меня отсюда, – еле слышно прошептала Лилия на подходе к операционной.

Нужно кое-что уточнить. Я на рентген, – сказал я медсестре, забирая у нее каталку.

Едва соображая, что делаю, закатил каталку в лифт. Перед глазами стоял ошарашенный взгляд медсестры.

Мы спустились в