восхищенных глаз. Как он не торопится покинуть помещение после звонка и намеренно долго возится, собирая свои вещи. Неуклюже опрокидывает стулья, задевая их своим громадным телом в тот момент, когда ему уже ничего не остается кроме как выйти в коридор, но при этом пялится на нее, а не под ноги.

Был день, когда Виталий решился впервые остаться после занятия и обратиться к Марине Сергеевне с каким-то вопросом якобы не совсем понятным ему по существу лекции. Однако студентом он был весьма посредственным и вопрос, который родился после долгих и мучительных размышлений, получился таким же.

Тем не менее, Марина долго и обстоятельно отвечала на него, стоя с серьезным видом у исписанной формулами доски и внутренне потешаясь над реакцией молодого человека, который, не воспринимая и не понимая ни единого слова краснеет и потеет от близости предмета своего обожания и от осознания смелости собственного поступка.

– Теперь, вам все понятно в этом уравнении? – преподавательница решила подвести итог, строго взглянув на непонятливого ученика.

Тот несколько секунд тупо продолжал пялиться на нее при этом глупо улыбаясь, а потом энергично закивал:

– Ну конечно, Марина Сергеевна! Мне все понятно! Спасибо! Спасибо вам огромное! – парень медленно пятился к дверям беспрестанно оборачиваясь и раскланиваясь.

Потом она долго смеялась на перемене.

Дальше это стало традицией. Виталик после каждого занятия подходил и пудрил мозги глупыми вопросами. Причем постепенно вопросы уходили все дальше и дальше от математики. Марина сначала смеялась, потом привыкла и даже начала распознавать в себе какие-то признаки симпатии к этому большому, громоздкому и угловатому молодому человеку.

С конца семестра появились дополнительные занятия после окончания лекций и даже зачет автоматом.

Марина взяла третий курс физмата только с этого учебного года. К декабрю она выучила уже всех студентов в лицо, но получить автомат по ее предмету было невозможно. И только Виталику это удалось.

Они частенько пили чай на кафедре по субботам, когда занятий было немного и можно было позволить себе задержаться после них. Лисецкий к тому времени уже преодолел робость и неловкость в общении с любимым педагогом и вел себя вполне обыденно и где-то даже раскованно. Давно стало нормальным обсуждать что-нибудь бытовое и даже немного личное и Марина уже не задумываясь могла сказать ему как у нее сегодня болит голова на погоду или о том, что с утра у нее отключили горячую воду. Если бы кто-нибудь спросил зачем ей эта странная дружба со студентом, то она вряд ли бы ответила. Потому что сама не знала и редко задумывалась над этим. Все просто шло своим чередом и, как ни странно, даже коллеги по кафедре ни разу не выразили недоумения по поводу того, что студент третьего курса является у них таким частым гостем.

– Ну и подлиза этот Лисецкий! Выслуживается перед преподавательницей! – покачала однажды головой ее пожилая коллега Наталья Всеволодовна, глядя как Виталик наливает чай в кружку Марины. – Далеко пойдет, карьерист!

И на этом все. Чай. Разговоры. Восхищенный как в первый раз взгляд молодого мужчины. Ну конечно были и проводы до автобуса или такси. Помощь в перетаскивании тяжелых сумок из магазина и тому подобное. Марина не водила автомобиль, передвигаясь на общественном транспорте и постоянно подвизающийся на помощь Виталик легко узнал таким образом ее домашний адрес.

Ну нет! Вы не подумайте! Домой она его к себе не пускала! Категорически! Как можно?

До того мартовского дня, когда черт ее дернул предложить уставшему таскать сумки мальчику выпить чаю на кухне. Ничего кроме чая в этом ее приглашении не было. Абсолютно. Просто в той ситуации было бы невежливо отправить его домой.

Много раз она чувствовала, что жалеет Виталия. Зная, что мать его умерла три года назад, и парень живет с отцом – армейским подполковником в отставке, который подрабатывал где-то в охране, тяжело переживая смерть супруги и завершение своей служебной биографии. Это сказывалось на его характере итак не очень покладистом, а также зачастую проявлялось в злоупотреблении алкоголем. Была еще тетка – сестра матери – довольно состоятельная дама, которая оплачивала племяннику обучение и параллельно настаивала на том, чтобы тот не уходил в общежитие, оставаясь с отцом, который нуждался в помощи.

Виталий оставался. Жизнь его таким образом была не сахар и похвастаться чем-то кроме своего гигантского роста и физической силы перед сверстниками он не мог. Одногруппники среди которых было немало мажоров не принимали его в свой круг, да он и не стремился, оставаясь одиночкой в студенческом коллективе. Над ним посмеивались, но задирать побаивались. Девочки иногда обращали на него внимание и одна из них отличница Дина Говоркова даже пыталась близко сойтись с ним, но на тот момент он уже был болезненно увлечен своей преподавательницей и девушка, увидев пару раз как после занятий двери кафедры математики закрываются за интересующим ее молодым человеком, все поняла и махнула на это рукой.

Марина знала обо всем этом из разговоров со своим подопечным и по собственным наблюдениям и подсознательно сопереживала, что выливалось в ту ситуацию, при которой она не отталкивала молодого человека и даже иногда размышляла о том, как ему помочь. Таким образом у парня исчезли проблемы в освоении ее предмета и появился странный, но приятный для него способ проводить время после учебы. А у Марины, наверное, удовлетворялись материнские инстинкты, потенциал которых до сих пор не был использован.

Так бы все и продолжалось если бы не тот день, когда Виталик поднялся к ней в квартиру чтобы выпить чаю. Молодой человек в силу своего минимального опыта общения с противоположным полом вероятно решил, что приглашение на чашечку чая в устах женщины может трактоваться только единственно возможным способом и спустя несколько минут после начала чаепития вдруг повел себя неожиданным образом.

Он сграбастал маленькую Марину Сергеевну в свои ручищи и стал осыпать поцелуями. Женщина буквально задохнулась от возмущения и силы его объятий и несколько мгновений просто хватала ртом воздух как рыба, выброшенная на берег. Потом она стала бить его кулачками в грудь и одновременно дергать ногами, оторванными от земли неконтролируемой мощью его страсти.

– Отпусти, придурок! – наконец выдавила она из своей почти сплющенной в лепешку груди и заколотила конечностями еще энергичнее.

Он поставил ее на пол спустя минуту, но успел уже в нетерпеливом стремлении к губам любимой женщины обслюнявить ей щеки, шею, лоб и даже волосы. Теперь он стоял, тяжело дыша с красной