работать на малом газе. Авиамеханик постепенно прибавлял обороты.
Чкалов стоял неподалёку — прислушивался к рокоту мотора, попыхивая папироской. Словно готовились не к сверхдальнему, а самому заурядному полёту. Такой уж он всегда, наш Валерий. Заставит, бывало, самолёт сделать какую-нибудь невиданную, им самим изобретённую фигуру пилотажа. Все ахают. А он докладывает о полёте с невозмутимым спокойствием. Будто не смотрел только что смерти в глаза.
Чкалов удовлетворён: мотор работал ровно, без перебоев.
Он занял место первого лётчика, осмотрел, проверил приборы.
Провожающие двинулись к выходу с аэродрома. Здесь члены правительственной комиссии по организации перелёта, лётчики, друзья. И, конечно, конструктор — Андрей Николаевич Туполев.
Он волновался вдвойне: и за нас — советских авиаторов, и за своё детище — загруженный до предела АНТ-25. Не подведёт ли? Как поднимется? Как поведёт себя в предстоящем полёте?
В небо взметнулась ракета.
Самолёт рванулся по розовеющей в лучах зари бетонной дорожке. Всё быстрее, быстрее. И чувствую — оторвался.
— Взлетели! — радостно прокричал мне Георгий.
Краснокрылая птица легла на курс — к Северному полюсу.
— Полёт будем продолжать, — решительно заявил Чкалов. — Разберитесь, в чём там дело! Георгий начал перекачивать масло из расходного бака в главный. Течь как будто уменьшилась. «Может, масломер подвёл?» Так и есть: стекло счётчика придавило стрелку. Она застряла на цифре «80». Вот в расходный бак и накачали лишку. Я передал на землю наше местонахождение: миновали городок Онега, вышли в Белое море. Но о течи масла умолчал: тревога оказалась напрасной.
ТРЕВОГА
Я устроился поудобнее на баке. Первые четыре часа мне положено спать. Но откуда-то пронизывающе дует. Наверно, у Валерия открыта боковая форточка. Я попросил у Георгия куртку. Укрылся — теперь другое дело. Взглянул в оконце. Под нами — Волга, город Калязин. Вспомнил: у меня переписка с калязинскими школьниками. Да и не только с ними. Я часто встречался с ребятами, рассказывал им о себе, о том, как пришёл в авиацию. Детство моё прошло в деревне. Отец был сельским учителем. В годы Гражданской войны я служил в дивизии, которой командовал легендарный Чапаев, бил уральских белоказаков. Воевал и на Северном Кавказе. Оттуда меня и направили в Москву в авиационную школу осваивать штурманскую, тогда ещё совсем молодую науку… Но прочь воспоминания — надо отдыхать. Мы решили так: в полёте постоянно работают двое. Третий член экипажа отдыхает. Для того, чтобы и у меня была смена, я подготовил Байдукова, второго лётчика, к работе штурмана. Через четыре часа я занял штурманское место. Теперь очередь Байдукова отдыхать. А он вдруг принялся качать масло. «К чему это? — думаю. — За время полёта масло нужно подкачивать всего раза два». Но сейчас не до расспросов. Надо уточнить курс, определить, на сколько нас сносит ветер. Я открыл люк под ногами. Со свистом ворвался ветер, брызнул чем-то в лицо. Провёл рукой по щеке — масло. И на полу, возле люка, капли масла. И возле радиостанции тоже. Кричу Георгию: — Масло течёт! Мы не на шутку встревожились. Неужели придётся возвращаться? Чкалов не допускал возможности серьёзной неисправности. Он знал, чувствовал машину. Он испытывал самолёт, «учил летать». И не только наш самолёт. Десятки машин вывел в небо.
— Полёт будем продолжать, — решительно заявил Чкалов. — Разберитесь, в чём там дело! Георгий начал перекачивать масло из расходного бака в главный. Течь как будто уменьшилась. «Может, масломер подвёл?» Так и есть: стекло счётчика придавило стрелку. Она застряла на цифре «80». Вот в расходный бак и накачали лишку. Я передал на землю наше местонахождение: миновали городок Онега, вышли в Белое море. Но о течи масла умолчал: тревога оказалась напрасной.