Владимир Николаевич Малов Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653

Глава I. Историографическое введение

17 января 1668 г. первый президент Парижского парламента Гийом де Ламуаньон был вызван вместе с депутатами-парламентариями в Лувр к королю Людовику XIV, и в присутствии монарха канцлер Сегье объявил ему волю государя: главному протоколисту парламента завтра же доставить его величеству для прочтения регистры «секретных обсуждений» («Conseil secret») палаты за первые годы его правления — годы гражданской смуты, той памятной для него Фронды, которую он страстно ненавидел и в которой такую активную роль играл Парижский парламент. Сейчас король решил изъять из официальных регистров все нежелательные протоколы, дабы «стереть память о прошлом».

Ламуаньон осмелился лишь заметить, что главный протоколист не имеет права подчиниться такому приказу, отданному ему непосредственно: сначала парламент на пленарном заседании должен принять решение исполнить волю монарха и дать соответствующее распоряжение. Король решил не нарушать процедурные правила, и эта формальность была соблюдена.

Два дня Людовик просматривал регистры, заново переживая бурные события своего детства. Потом он решил: три самых «крамольных» регистра, охватывающих период с ноября 1645 г. по октябрь 1652 г., должны быть уничтожены полностью. Равным образом подлежат уничтожению и хранившиеся на отдельных листках черновики нежелательных протоколов, а оставшиеся черновики следует использовать для создания задним числом «правильного» регистра, где не было бы никаких намеков на смуту — пусть новый официальный документ выглядит так, как будто Парижский парламент занимался тогда сугубо конкретными, частными вопросами да приемом в свои ряды новых членов.

Еще неделю после этого специальная парламентская комиссия под присмотром канцлера разбиралась в черновиках протоколов. Королевский приказ был выполнен только в его деструктивной части: писать фальшивые регистры в парламенте не стали — эти люди умели сохранять свое достоинство — просто в официальной серии регистров «секретных обсуждений» появилась лакуна в 7 лет^[1]. Почему король на седьмом году самостоятельного правления вдруг вспомнил о старых протоколах? Что им двигало: логика политического плана или психология эмоциональной вспышки? Для последнего предположения как будто нет оснований — не было никакого внешнего повода, и парламент уже явно показывал готовность вести себя послушно. В апреле 1667 г. на «королевском заседании» Парижского парламента был без возражений зарегистрирован «Гражданский ордонанс», который, в частности, ограничил недельным сроком право столичных верховных палат на представление возражений и поправок (ремонстраций) при регистрации королевских актов^[2]. Ламуаньон тогда решительно отверг требования некоторых молодых парламентариев провести подробное обсуждение ордонанса, а король жестоко наказал застрельщиков оппозиции. Не было не только публичных протестов — даже на стадии предварительного рассмотрения ордонанса в смешанной комиссии государственных советников и парламентариев последние так и не решились поставить под сомнение ключевой пункт о ремонстрациях. Засвидетельствованная покорность дала понять королю, что он может провести унизительную для парламента операцию чистки его архива.

А полгода спустя эта операция была продолжена. В июле 1668 г. приказ о чистке архивов получили другие парижские верховные палаты, союзницы парламента в годы Фронды — Счетная и Налоговая палаты, а также Парижская ратуша. Здесь уже процедура чистки проводилась на более низком уровне: не под личным руководством канцлера (как в случае с архивами парламента), но специально назначенной королевской комиссией во главе с государственным советником Понсе. Он изымал черновики нежелательных постановлений, а сами чистовые регистры возвращал протоколистам, отметив в них записи, которые не должны были остаться в новом, «исправленном» регистре; после создания этого последнего старые регистры передавались ему для уничтожения^[3].

В чем же была цель всех этих хлопот? «Стереть память» — это было легко сказать, но совершенно невозможно исполнить, и король не мог этого не понимать. Подробные «Журналы парламента» издавались в годы Фронды и были широко известны; как и другие во множестве появившиеся тогда печатные памфлеты (так называемые мазаринады), они сразу же стали предметом внимания коллекционеров. Эти «журналы» давали гораздо более подробную информацию, чем та, что содержалась в официальных регистрах. При их создании использовались первичные черновые протоколы, где фиксировался сам ход обсуждения, разные высказанные мнения (те протоколы, которые уничтожались после использования редактором регистра) — тогда как официальные регистры и их сохранявшиеся черновики в лучшем случае излагали выступления официальных лиц и формулировали принятые решения.

Не в состоянии действительно предать забвению постановления парламентской Фронды, король мог только лишить их статуса официально зафиксированных документов. И это было немало: в обществе, где огромную роль играло прецедентное право, использование архивов всегда было оружием владевшего ими парламента, который умел находить именно те прецеденты, какие ему были желательны. Широкая чистка архивов была не только символическим актом мести, удовлетворившим давнюю психологическую потребность Людовика, но и актом политической предусмотрительности. Даже усмиривший своих оппонентов монарх отдавал себе отчет в силе тех традиций, на которые они опирались.

Что же касается снятия частных копий с «секретных регистров», то правительство не придавало этому значения, поскольку их нельзя было официально использовать. Во французских архивохранилищах имеется в разных коллекциях XVII–XVIII вв. целый ряд таких копий и составленных по ним компиляций. Даже такой явный враг парламентской оппозиции как Ж.-Б. Кольбер озаботился изготовлением для своей библиотеки нескольких томов копий «секретных регистров» Бордосского парламента, в годы Фронды бывшего не менее оппозиционным, чем Парижский^[4].

О том, как эта королевская акция могла повлиять на лояльных к французской монархии историков, можно судить по одному примеру. 15-томный труд имевшего звание королевского историографа итальянца Витторио Сири (1608–1685) «Меркурий, или современная история»^[5] был посвящен истории Европы в 1635–1655 гг. и печатался во