- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Алексей Толстой СКАЗКИ
Алексей Николаевич Толстой
(1883–1945)
Из сборника «РУСАЛОЧЬИ СКАЗКИ»
Иван-царевич и Алая-Алица
Скучно стало Ивану-царевичу, взял он у матушки благословение и пошел на охоту. А идти ему старым лесом. Настала зимняя ночь. В лесу то светло, то темно; по спелому снегу мороз потрескивает. Откуда ни возьмись выскочил заяц; наложил Иван-царевич стрелу, а заяц обернулся клубком и покатился. Иван-царевич за ним следом побежал. Летит клубок, хрустит снежок, и расступились сосны, открылась поляна, на поляне стоит белый терем, на двенадцати башнях — двенадцать голов медвежьих… Сверху месяц горит, переливаются стрельчатые окна. Клубок докатился, лунь-птицей обернулся: сел на воротах. Испугался Иван-царевич, — вещую птицу застрелить хотел, — снял шапку. — Прости глупость мою, лунь-птица, невдомек мне, когда ты зайцем бежал. — Меня Алая-Алица, ясная красавица, жижова[1] пленница, за тобой послала, — отвечает ему лунь-птица, — давно стережет ее старый жиж. — Войди, Иван-царевич, — жалобно прозвенел из терема голос. По ледяному мосту пробежал, распахнул ворота Иван-царевич — оскалились медвежьи головы. Вышиб ногой дверь в светлицу: видит — на нетопленной печурке сидит жиж, голова у него медная, глазами ворочает.— Ты зачем объявился? Или две головы на плечах? — зарычал жиж. Прицелился Иван-царевич и вогнал золотую стрелу между глаз старому жижу. Упал жиж, дым повалил у него изо рта, вылетело красное пламя и поняло терем. Иван-царевич побежал в светлицу. У окна, серебряными цепями прикована, сидит Алая-Алица, плачет… Разрубил цепи, взял Иван-царевич на руки царевну и выскочил с ней в окошко. Рухнул зимний терем и облаком поднялся к синему небу. Сбежал снег с поляны, на земле поднялись, зацвели цветы. Распустились по деревьям клейкие листья. Откуда ни возьмись прибежали тоненькие, синие еще от зимнего недоеда, русалки-мавки,[2] закачались на деревьях; пришел журавль на одной ноге; закуковала кукушка; лешие[3] захлопали в деревянные ладоши; позык[4] аукался. Шум, гам, пение птичье… И по синему небу раскатился, загрохотал апрельский гром. И узнали все на свете, что Иван-царевич справляет свадьбу с Алой-Алицей, весенней царевной.
Иван да Марья
Десятая неделя после пасхи — купальские дни.[5] Солнце самый пуп земли печет, и зацветает дивная Полынь-трава. В озера, на самое зеленое дно, под коряги подводные, под водоросли глядит огненное солнце. Негде упрятаться русалкам-мавкам, и в тихие вечера да в лунные ночи уходят они из вод озерных и хоронятся в деревьях, и зовут их тогда древяницами. Это присказка, а сказка вот какая. Жили-были брат Иван да сестра Марья в избенке на берегу озера. Озеро тихое, а слава о нем дурная: водяной[6] шалит. Встанет над озером месяц, начнут булькать да ухать в камышиных заводях, захлопают по воде словно вальками,[7] и выкатит из камышей на дубовой коряге водяной, на голове колпак, тиной обмотан. Увидишь, прячься — под воду утянет. Строго брат Иван наказывал сестре Марье: — Отлучусь я, так ты после сумерек из хаты — ни ногой, песни не пой над озерной водой, сиди смирно, тихо, как мыши сидят… — Слушаю, братец! — говорит Марья. Ушел Иван в лес. Скучно стало Марье одной за станком сидеть; облокотилась она и запела:Где ты, месяц золотой? —
Ходит месяц над водой,—
В глыбко озеро взглянул,
В темных водах утонул…
А дни идут, солнце ближе к земле надвигается. Настала купальская неделя. «Уйду, — думает Иван, — к чужим людям век доживать, вот только лапти новые справлю». Нашел за озером липку, ободрал, сплел лапти и пошел к чужим людям. Шел, шел, видит — стоит голая липка, с которой он лыки[8] драл. «Ишь ты, назад завернул», — подумал Иван и пошел в другую сторону. Кружил по лесу и опять видит голую липку. — Наважденье, — испугался Иван, побежал рысью. А лапти сами на старое место загибают… Рассердился Иван, замахнулся топором и хочет липку рубить. И говорит она человеческим голосом: — Не руби меня, милый братец… У Ивана и топор вывалился. — Сестрица, ты ли? — Я, братец; царь водяной меня в жены взял, теперь я древяница,[9] а с весны опять русалкой буду… Когда ты с меня лыки драл, наговаривала я, чтобы не уходил отсюда далеко. — А нельзя тебе от водяного уйти? — Можно, найти нужно Полынь-траву на зыбком месте и мне в лицо бросить. И только сказала, подхватили сами лапти, понесли Ивана по лесу. Ветер в ушах свистит, летят лапти над землей, поднимаются, и вверх в черную тучу мчится Иван. «Не упасть бы», — подумал и зацепился за серую тучу — зыбкое место. Пошел по туче — ни куста кругом, ни травинки. Вдруг зашевелился под ногами и выскочил из тучевой ямы мужичок с локоток, красная шапочка. — Зачем сюда пришел? — заревел мужичок, как бык, откуда голос взялся. — Я за Полынь-травою, — поклонился Иван. — Дам тебе Полынь-траву, только побори меня цыганской ухваткой. Легли они на спины, по одной ноге подняли, зацепились, потянули. Силен мужичок с локоток, а Ивану лапти помогают. Стал Иван перетягивать. — Счастье твое, — рычит мужичок, — быть бы тебе на седьмом небе, много я закинул туда вашего брата. Получай Полынь-траву. — И бросил ему пучок. Схватил траву, побежал вниз Иван, а мужичок
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »