Владимир Рыбин
НАВСТРЕЧУ РАССВЕТУ

*

РЕДАКЦИИ

ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Фотографии В. А. Рыбина

Оформление художника В. В. Сурикова

© Издательство «Мысль». 1980

К ИСТОКАМ

«Даже самое длинное путешествие начинается с маленького первого шага». Так гласит восточная пословица. Я бы сказал, что оно начинается еще раньше — с побудительной причины, с мечты. Мечта побывать на Амуре жила во мне едва ли не с детства. Когда одной из самых популярных песен была та, где пелось о высоких берегах Амура, на которых часовые Родины стоят. Но только теперь представилась возможность осуществить мечту. И не просто побывать на этой многократно воспетой реке, а проплыть по ней от истока до устья.

Прежде чем добраться до того места, откуда надо было плыть, мне пришлось лететь и лететь, ехать и ехать. Сначала самолетом от Москвы до Читы, потом машиной через забайкальские просторы.

Там, где обширные монгольские равнины, раздвигая нагромождения горных хребтов, клином входят в Забайкалье, лежит удивительный край — Даурия. На сотни километров тянутся чуть всхолмленные степи, покрытые ровной, словно бы постриженной травой. Шофер, который вез меня через Даурию, время от времени «проверял степь», — сворачивал с дороги и, не сбавляя скорости, мчался по целине. И ни разу не было, чтобы машину тряхнуло на неровностях: степь в любую сторону как дорога — без выбоин, без кустика, без деревца.

Ветрам здесь просторно, как в море. Просторно и отарам овец, похожим на тени облаков, ползающих по степи.

В одном месте я залюбовался стройной буряткой, объезжавшей отару на быстром скакуне.

— Кто вы?

— Чабанка, кто же еще? — засмеялась она. — Клавдия Цимниловна.

— А овцы чьи?

— Колхоза имени Кирова.

Она привстала на стременах и указала вдаль сложенным вдвое кнутом. Там на пологом склоне холма темнели прямоугольники кошар, загородка загона для ночевки овец и большой, похожий на вагон дом на колесах, и еще домик — на полозьях, и еще что-то покрытое брезентом.

Это «что-то» оказалось новеньким «Запорожцем» вишневого цвета.

— Подумали с мужем и решили купить машину, — объяснила всадница. — Все на коне да на коне. Хочется ведь и за рулем посидеть.

Она осадила коня возле своего дома-вагона, взбежала на крыльцо. И вскоре, переодевшаяся, вышла уже не «дочерью диких степей», а радушной, домовитой хозяйкой.

В вагончике было все, как в обычном доме: шкаф с большим зеркалом, комод, кровать, ковер над кроватью, полки с книгами, столик, уставленный пудреницами и флакончиками духов. На стенах — репродукции с картин, семейные фотографии.

— Это наши дети — Света, Саша, Валя, Коля, Витя, Лена.

Новые люди в степи — событие. Как ни далеко был хозяин дома, все же углядел с увала чужую машину, прискакал домой. С ним пошел другой разговор — об овцах и ягнятах, которых на тот день в отаре было тысяча двести пятьдесят восемь, о весенних окотах, когда каждый раз приходится принимать по шестьсот ягнят, о колхозе, у которого до полусотни таких отар ценнейших тонкорунных овец. И еще о том, что скоро пора перебираться в зимние котоны, делать там для овец загородки из щитов и соломы…

И снова покатились под колеса нашей машины степные просторы, ровные, как зеленая скатерть. Потом на горизонте блеснула серебристая лента Аргуни, одной из прародительниц Амура, и показалась россыпь домов на берегу — село Брусиловка. За обочинами дороги на километр разбрелось огромное стадо.

— Чьи это коровы?

— Колхоза имени Кирова.

Доярка устало поднялась со своей скамеечки, сдвинула со лба платок, и я увидел молодую симпатичную женщину.

— Надежда Ивановна.

Я дождался, когда она обошла всех своих Белян, Маек, Венер, Роз, Белок, и проводил Надежду Ивановну домой. По дороге узнал, что она родилась и выросла здесь, в Даурских степях, окончила десятилетку, хотела пойти в педагогическое училище да не успела — вышла замуж и родила дочку Леночку. Пришлось остаться в колхозе дояркой. Но она нисколько не жалеет об этом — работа нравится, заработки высокие: вместе с мужем получают пятьсот рублей в месяц, держат несколько коров.

Дом у Надежды Ивановны, что называется, полная чаша. Это я сам видел, заглянув в него. Ковры, радиола, два холодильника, набитые так, что можно в два счета накрыть столы для пира. Похоже было, что хозяйка именно это и собиралась делать. Пришлось срочно откланяться: в этот день мне надо было еще успеть побывать в главной усадьбе колхоза имени Кирова, находящейся в селе Кайластуй.

Кайластуй в переводе с бурятского — «одинокое дерево». Может, когда-то здесь, на берегу Аргуни, и росло одно-единственное дерево, знаменитое на всю степь, но теперь тополя обступают каждый дом. Хотя это не просто — вырастить дерево в Даурской степи: надо привозить саженцы за сотни километров, надо как следует готовить почву, вносить удобрения, обильно поливать и оберегать молодые деревца от свирепых зимних ветров. Каждое дерево обходится не дешево. Но колхоз не жалеет средств на озеленение, потому что, как выразился председатель колхоза, «с деревьями жизнь краше».

Он водил меня по селу и рассказывал о своем хозяйстве:

— В колхозе сорок две тысячи овец и свыше двух тысяч коров, посевная площадь — десять тысяч гектаров, сеем пшеницу, гречку, кукурузу, выращиваем овощи. Почти весь труд колхозников механизирован. У нас около двухсот автомобилей, тракторов, комбайнов…

Он подходил к домам, гладил бревенчатые стены.

— Вот этот построен за счет колхоза, и этот тоже, и тот. Каждый год колхозники получают по двадцать — двадцать пять новых домов…

Мы осмотрели двухэтажную школу-десятилетку, построенную за счет колхозных средств, большой Дом культуры с двумя залами, библиотекой, множеством комнат для кружковой работы. Запрограммированный на дальнюю дорогу, я торопился, видя в этих степных встречах лишь случайные задержки в пути. Но почти городская жизнь, неожиданная в этой дали, заставляла удивляться, восхищаться, то и дело вытаскивать блокнот для записей. А когда попали в колхозную больницу, мне и вовсе расхотелось торопиться, потому что заведующей стоматологическим кабинетом оказалась там Тамара Ивановна, очень