========== Пролог ==========

Погожий полдень играл бликами на рябящейся поверхности мелкой реки. Гортанно квакнув, из-под ног коня вспрыгнула лягушка и скрылась в воде. Рысак, скосив выпуклый лиловый глаз, прянул назад, заржал, перебирая стройными ногами в невысокой траве.

Тихо засмеялась наездница, потрепала белую гриву:

— Что ты, дурашка, лягушки испугался?

Жеребец шумно фыркнул в ответ, поклацал зубами об удила.

— Проголодался? Потерпи — сейчас домой поедем. День-то сегодня чудный, — сказала она, вдыхая наполненный весною воздух, но отчего-то запахов не ощутила. Царапнули тоскливые мысли о Рейнгольде.

«Полно — слезами горю не поможешь», — подумала она и выпрямила спину.

Потянуло прохладным ветром. Он коснулся щеки, зашуршал голубым шелком платья для верховой езды.

«Погода меняется?»

Женщина оглянулась — западная часть неба набухала сыростью.

— Догулялась. Теперь успеть бы домой.

Чуть пришпоренный конь отчего-то встал на дыбы и рванул с места.

Ветер усиливался. Комья сырой земли летели из-под копыт на кружево юбок. Начал срываться неожиданно холодный дождь. Наталья подняла глаза, и зябко заныло в груди. Над головой темнели и клубились низкие и тяжелые грозовые глыбы.

Пугающе быстро мгла покрыла небо. Тяжелым камнепадом посыпались громовые раскаты. Дождь ледяными иглами колол глаза. Вдруг охватило необъяснимое чувство одиночества и страха — она одна, ничтожная и беззащитная, перед бездной бушующей стихии.

— Это всего лишь гроза. Обычная гроза, — шептала женщина и нещадно погоняла взмокшую и охрипшую лошадь. Но крыши города, исчезающие за пеленой дождя, не приближались. Они как будто уплывали вдаль.

Молнии рассекли темноту и зажгли ее ошметки, отраженные в нитях дождя. Конь взвился, понес, закусив удила. Побелевшие руки вцепились в повод. Только бы удержаться в мокром седле. Но огненная дуга, извиваясь и шипя, вонзилась в землю под копытами ошалевшего скакуна. Мелькнула белая грива, темное, кипящее небо, и с маху ударила в лицо чавкающая под помятой травой грязь.

Страх придал сил. Поднялась и побежала, точно не зная куда, ничего не видя сквозь заслон воды. Но что-то тяжелое ударило, бросило на топкую слякоть. И трясина потянула вниз. «Не может быть. Этого не может быть!» Старалась удержаться за траву, за текущую, плывущую жижу, ломая ногти, сдирая кожу, но увязала безнадежно. Последнее, на что хватило сил — набрав в грудь удушающе влажного воздуха, в тьму, в непроглядную стену ливня закричать:

— Помогите!

========== Часть 1. Накануне. Глава 1. Утро. ==========

От собственного крика проснувшись, Наталья ощутила лицом мокрую подушку, а в пальцах — комки смятой простыни. Разлепила веки и зажмурилась — через зашторенное окно пробивались яркие лучи солнца. И где-то в кронах деревьев за окнами разносилась нехитрая песнь синицы: ци-ци-фе, ци-ци-фе…

«Сон!» — перевела дыхание, но мерзопакостная слякоть за грудиной осталась.

Дрожащими пальцами провела по скользкой от слез щеке. Пекло и пощипывало в носу.

— Что случилось, госпожа? — одновременно с шумом мягких шагов и распахиваемой двери раздался возглас служанки и всколыхнул душевную муть.

— Что? Ничего не случилось! Как ты смеешь входить ко мне без стука, мерзавка?! — получился не грозный хозяйский окрик, а вопль истерический.

— Но вы так кричали, ваша светлость.

— Пошла вон, дура.

Камеристка выпорхнула.

Слезы опять подкатились к горлу.

“Что ж так скверно-то? Ну, кошмар. Это же сон просто”.

Из темных закоулков мысли еще не узнанное выползало нечто, тяжелое и давящее. Предзнание того, что нечто родом совсем не из сна, подступило к глазам за мгновение до…

“Бал!” — выдохнула навзрыд.

Вчерашний бал. Катастрофа!

Всхлипнула, резко сдернув одеяло, встала, подошла к зеркалу. Из резной с позолотой рамы посмотрела женщина лет тридцати — тридцати пяти. Болезненный, раздосадованный взгляд сразу выхватил из отражения нелепо торчащий, коротко остриженный клок волос, опухшие, красные веки, блеск унижения на щеках. Гордыня встрепенулась и сверкнула в ответ подобравшейся статью, белокурой, синеглазой, самопознанной красотой.

«Все, хватит. Нужно как-то успокоиться», — Наталья встряхнула головой. Пошли к чертям, дурные мысли! Прошагала к туалетному столику, в кувшине вода — холодный бальзам распухшей коже. Плеснула над умывальной чашей. Намочила мягкое белое полотенце — по краям розы вытканы искусно и даже чуть благоухают — приложила к глазам.

«В конце концов, вчерашним вечером жизнь не закончилась. — Нервно-порывистые шаги дробят время. — Я держу себя в руках, я не растоптана, не плачу, нет… — Еще взгляд в зеркало. — Так уже лучше».

— Агашка.

— Чего изволите? — будто под дверью ждала.

— Одеваться, и волосы уложи.

А гнать печаль, что назойливых мух шугать. Отмахнешься от них, а они отлетят едва и снова осаждают — грустные и бессильно-гневные думы лезут в голову: «Где справедливость? Отчего приходится терпеть? И от кого?! Мне доверялся Остерман, благоволила покойная императрица… Настоящая императрица! Суровая, страшная, а меня жаловала. Принцесса же и вовсе любила от сердца. А эта байстрючка!..» — Вздохнулось тяжко.

Агафья закончила облачение госпожи.

— Присесть извольте, барыня. Какую прическу желаете?

— Все равно, только шевелись быстрее.

Одна охота — уединиться, разобраться с думами-печалями, разложить их по полочкам, найти решение проблем и тогда снова стать веселой и жизнерадостной. Так всегда было, когда случалось нечто плохое: она плакала, потом собиралась с силами, неспешно перебирала все причины беспокойств, сортировала. А потом, как бы сам собой, находился выход — что предпринять, кому пожаловаться, кого о помощи спросить. С другой стороны, конечно, все прежние горести не чета теперешней. Шутка ли, попасть под государеву опалу. У нынешней императрицы она и раньше-то в фаворе не была, даром что статс-дама, портретом Ее украшенная. Но то, что произошло вчера, и вспоминать больно. Кого теперь о помощи попросишь?

Зеркало отражало Агафьину возню с нелепой, короткой прядью. Камеристка перехватила взгляд:

— Не извольте волноваться,