и остроумный человек… Он любил и умел держать речи. По тем временам и абхазским понятиям он был общественным деятелем».

Маленький Гач слушал внимательно. Особенно привлекательными казались ему бесконечные сказы о минувшем, о великих нартах, некогда живших в Абхазии. Это были своеобразные саги, сочиненные на южной буйной земле. Не было, пожалуй, абхазской семьи, в которой не оказывалось бы способного рассказчика народных былин. А что могло быть лучше приключений сказочных богатырей нартов? Эти удивительные сказания уже имеются на русском языке, и с «Приключениями нарта Сасрыквы и его девяноста девяти братьев» любители эпоса могут познакомиться. Для людей, переживших страшную катастрофу, каждое слово из сказаний о нартах звучало целительной музыкой. Абхазцам была известна именно такая, точно лекарственное снадобье, целебная музыка. Взять хотя бы «Песню ранения». Мне рассказывали старики: «Когда поют ее, можно вынимать ножом любую пулю, засевшую в теле; ничего не больно! Потому что песня эта — сладкая, как мед…» Однако вернемся к нартам. Они были мужественными, храбрыми, смело бились против врагов и одерживали победы. У них была единственная сестра красавица Гуида. Но пуще сестры любили они и берегли свою Абхазию, или. как называют ее сами абхазцы, Апсны, Когда сказитель говорил о том, как просился герой Сасрыква к себе на родину, как повторял он: «Я хочу только в Апсны», — слушатели у костров чуть не рыдали. Эти рассказы не только возбуждали высокие чувства. Они укрепляли сердца, вселяли веру: после них легче ходилось за сохой, легче дышалось. После них пробуждались новые надежды и зорче глядели глаза. Один эпизод из нартских сказаний, может быть, лучше любой формулировки объяснит нам смысл махаджирства…

Сасрыква попадает в безлюдную, но прекрасную страну. И спрашивает старуху:

— Где же люди этих мест? И почему они оставили свою чудесную землю?

— Ты прав, — сказала старуха, — земля наша чудесна. Но жить здесь невмоготу.

И все-таки, повторяю, махаджирство, так, как оно проходило на Кавказе, — загадка. Ибо прав Сасрыква, удивленно воскликнувший:

— Неужели среди людей этой земли не нашлось ни одного мужчины?

Но, кажется, мы об этом уже говорили…

Однажды Урыс привел своего сына в неописуемый восторг. Он пропел ему двустишие, которое звучало так: «Тураа-пха иаша-ду, казакина джиба ду». Смысл был прост и непритязателен: «У великой сестры Тураа казакин с огромным карманом». Урыс снова пропел песенку. Восторгу Гача не было конца. Это же удивительно: простые слова, сложенные на редкость складно! Их можно не только петь. Они не теряют своей прелести, если даже их произносить просто так, без пения. Это двустишие Урыс «привез» из поездки в село Кутол, куда он ездил мирить двух враждующих кровников. Двустишие отлично укладывалось в голове. Оно как бы само собой запоминалось. Вероятно, это были первые стихи, которые выучил наизусть маленький Гач. Но это были не единственные складные слова. А вот еще: «Яйрума, шугярума? Иару-мару шугярума? Иарманыква куарчарума?» В общем все это было чрезвычайно удивительно. Удивительней лунных затмений, когда мужчины палили из кремневок, чтобы освободить луну из пасти чудовища…

Отец часто отсутствовал, мать была занята с младшим ребенком (после возвращения семьи из Турции родилась дочь Екатерина). Кто же возился с Гачем? Разумеется, бабушка Фындык. Она обшивала и обстирывала внука, рассказывала ему сказки, а то и песни певала. Словом, делала все, что положено делать сердобольной бабушке, воспитывающей любимого внука. Дмитрий Гулиа писал о ней: «Это была крепкого здоровья, исключительно волевая женщина. Голос у нее был звонкий и властный. Но я не боялся ее. Куда она — туда и я». Он тянулся за нею всюду, словно хвост. И иногда, когда внук спрашивал у нее: «Куда ты идешь?» — бабушка Фындык отвечала в сердцах: «Разве не видишь куда? В Египет!» — «И я, и я с тобой!» — кричал Гач и бежал за нею. «Египтом» очень часто оказывался соседский двор, где не раз бывал Гач, и тем не менее он с удовольствием мчался туда. А как же иначе? Куда бабушка, туда и он!

Русско-турецкая война окончилась. В Абхазии наступило относительное спокойствие. Улетучился страх перед вторжением войск султана. На картах появился Сухумский военный отдел, входивший в Кутаисскую губернию. «Самостоятельное» абхазское княжество было окончательно уничтожено еще задолго до войны. Последний владетельный князь Михаил Чачба, преданный остракизму, умер в Воронеже. Во главе округа стали генералы, чьи взгляды мало чем отличались от взглядов английских колонизаторов прошлого века, которых обессмертил Редьярд Киплинг. Абхазия для них была трофеем, землей, завоеванной силой оружия; абхазцы — туземным населением. Несли все-таки вершились добрые дела, то правители к ним мало были причастны. Все это делалось скорее вопреки их воле или же при «равнодушном попустительстве» с их стороны, но зато при помощи многих русских интеллигентов. В 1863 году, например, была открыта в Сухуме горская школа, так называемая двухклассная. Двум основным классам предшествовали три приготовительных, итого — пять лет обучения. При школе имелся интернат. Это было одно из первых каменных зданий в Сухуме после того, как из города во времена махаджирства выселились абхазцы, а город был сожжен и разрушен. Профессор Остроумов построил большую больницу. Ботаники прилежно ухаживали за садом, заложенным еще Раевским; другом Пушкина…

Урыс Гулиа, как и большинство абхазских крестьян, был неграмотен. Может быть, именно поэтому он стал подумывать о том, чтоб дать своему сыну хотя бы небольшое образование. Во всяком случае, эта мысль не могла не прийти ему в голову в те минуты, когда он наблюдал, как заискивали крестьяне перед сельским писцом, сочинявшим различные деловые бумаги. Для семьи было полной неожиданностью, когда Урыс, греясь у очага, заявил, что надо подумать о грамоте… Он не досказал. Однако мать и бабушка заволновались. Ясно же было, для кого грамота, — для Гача. А это может грозить разлукой с ним!

Бабушка прижала к себе внука. У матери на глазах блеснули слезы. Один Гач чувствовал себя героем.

— Да, — сказал Урыс, — надо, чтобы сын наш был грамотным. Чтобы кое-что умел на бумаге царапать.

— А зачем? — спросила мать.

— Может быть, станет писарем… — ответил Урыс.

— Ты всегда что-нибудь да придумаешь… Не можешь без этого!

Урыс успокоил ее:

— Он пока никуда не поедет. Наш священник грамотный. Вот у него и поучится.

Женщины облегченно вздохнули.

Так Дмитрий Гулиа стал учиться грамоте у сельского священника.

Как