Валентин КУРБАТОВ 

Сергей ЯКОВЛЕВ

ЖИВАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КРЕПОСТЬ

25.10.99 г. 

Уважаемый Валентин Яковлевич! 

Журнал «Родина» открыл рубрику «Лицо современника», в которой будет серия лите­ратурных портретов наших соотечественников, представляющих современную обществен­ную мысль России, - как ныне живущих, так и ушедших из жизни в последние годы, но успевших откликнуться на то, что происходит с нами сегодня. (Простите за «кудрявый» оборот, хотелось полнее довести до Вас замысел. С первым опытом этой серии - моим очерком об Игоре Дедкове - Вы можете познакомиться в № 9 за этот год.) 

Не так давно (к сожалению, с большим опозданием) мне на глаза попал журнал «Русская провинция» с Вашей публикацией писем С.С. Гейченко. Не возьмётесь ли Вы написать для нас о Семёне Степановиче страниц 12-15 - не биографическую справку, конечно, и не «житие», что-то очень личное, обращённое к бытийному, проникнутое как раз духом тех его писем? С цитатами и проч. Но и масштаб личности должен как-то присутствовать. Плюс краткий список основных работ (это отдельно). Плюс иллюстрации - чем больше, тем лучше. Главное же, конечно, - это его лицо, человеческие слабости и подвижничество. На фоне исторической реальности. 

Не знаю, удачно ли объяснился. Буду ждать Вашего ответа. 

Искренне Ваш 

Сергей Яковлев [1].

Псков 12 мая 2004 

Дорогой Сергей Ананьевич! 

Спасибо за «Родину», за Ваши очерки. Совсем этот жанр закатывается. Не до человека. 

Только что я съездил в Борки на 80-летие И.А. Васильева, последнего ленинского лауреа­та, который знал толк в очерке. 

Его нет уже 8 лет. Не держатся до 80 люди 24-го года рожде­ния. Давно нет Кондратьева, два года нет В.П. Астафьева, нет В. Быкова, Окуджавы. 

Народ всё разный. Начинали братьями, а потом время так разыгралось, что, может, того же Васильева и В. Быкова и за один стол не усадишь. В покойный час мы широки, как Родина, а пришла беда - опять стали узки, как меч или родное православие. Далеко они разо­шлись, но думаю, что ТАМ, тамошними «майскими корот­кими ночами» уже поругались и сошлись, как встарь, как в 45-м, когда им всем было по 21. 

Ездил и к Виктору Петро­вичу Астафьеву. Шуму было перед юбилеем! Звали в Овсянку всех президентов, всех сибирских губернаторов. 

На писателей денег уже не оставалось. Пригласили толь­ко меня да Кураева из Питера. 

А президенты-то и не приехали. А раз президентов нет, то и губернаторы не пое­хали. Даже свой, красноярский. И Марья Семёновна Астафьева не поехала, пото­му что всё ей в Овсянке сегодня чуждо. Так что Виктор Петрович остался один-одинёшенек. А чужие люди, собравшиеся погулять, зато получили президентское питание - осетров, фаршированных стерлядью, икру всех видов, кедровые орехи и клюкву, пироги со всячиной и разные сибирские водки да меда сычёные. Он бы первый и посмеялся и назвал бы мужиков со всей деревни. Открыли музей «Последнего поклона». Снесли бабушкин дом, в котором мы часто сиживали, пока была жива тётка Апроня. Построили новый - из «карандашей», интерье­ры постарались восстановить. И так увлеклись, что посадили чучело дедушки, чучело бабушки за машинкой и чучела Витьки и его глухонемого брата Алёши из папье-маше. Дико и страшновато. А рядом «восстановили» амбар с хомутами да седёлками, с пестерями да ситами, а пол-то в амбаре покрыт паркетным линолеу­мом, чтобы было легче мыть за экскурсантами. 

То-то губернатор-то и не поехал. Он ведь это всё видел и не мог не знать, что ему прямо тут всё и скажут. 

Тяжело было. С порога видно, что все враждуют со всеми, а рвут сердце Виктора Петровича. 

А возле домика, где он жил последние годы, поставили памятник. В саду на месте скамеечки под яблоней, где он любил сиживать, на высоченном гранитном постаменте сидят они с Марией Семёновной бронзовые, ни одной чертой не похожие, и «отдыхают», глядя в свои окошки, хотя Мария Семёновна не любила Овсянку и, кажется, ни разу так покойно тут с Виктором Петровичем не сидела. 

С тяжёлым сердцем уехал я из Овсянки, которую любил и в которой бывал чуть не каждое лето. Попрощался. Теперь уж навряд позовут, а на свою пенсию в эту даль надо полгода в один конец зарабатывать. 

О том, чтобы написать для «Родины», я, Сергей Ананьевич, подумаю. Я ведь всё провинциализма своего не изживу и смотрю на «Родину» с испугом. Я в таких породистых журналах не печатался. Да и вообще всё реже печатаюсь. Все связи понемногу оборвались, а новых в 65 лет не наживёшь. 

Интонация Ваша в «Простых людях» и «Деревенском кладбище» [2] прекрасна. Из родных, позабытых, любящих. 

Спасибо и за память, и за приглашение. 

Подумаю. Повспоминаю. Не разучился ли. 

Ваш В. Курбатов.

Дата: май 2004 [3] 

От кого: Курбатов Валентин 

Кому: журнал «Родина» 

Сергею Ананьевичу Яковлеву. 

Это я для проверки возможности электронного общения. Послал и «такое» письмо, да когда ещё оно придет? 

Посмотрите вот такой материал [4] - не годится ли? Все мы вот-вот разучимся писать очерки, потому что человек скоро сделается никому не нужен. 

Если получите, известите, пожалуйста. 

Ваш В. Курбатов.

Дата: май 2004 

От кого: Сергей Яковлев 

Кому: Валентин Курбатов 

Дорогой Валентин Яковлевич! 

Вчера у меня была долгожданная радость: нашёл в ящике Ваше живое письмо, а сегодня (только что) получил электронное сообщение. Бывает, простая почта доходит быстрее! Прежде всего хочу извиниться и объяснить: то, что идет по электронной почте на журнал, где-то подолгу отлёживается, а бывает и пропадает; ещё хорошо, что я Ваше послание всё-таки получил (вместе со статьей); пожалуйста, пишите мне только на мой личный адрес. 

Отвечаю сразу, ещё не успев прочесть статью, и без того стыдно, что Вам пришлось столько ждать. 

То, о чём Вы пишете в большом письме, бесконечно мне близко и дорого. Об Овсянке сказано так, что надо бы показать это всему свету. Будете ли где печатать об этом? 

Спасибо, что взяли на себя труд прочесть присланное, спасибо за добрый отзыв. Спасибо Вам за одиночество, хотя думать об этом тяжело, потому что нынче выбор этот срод­ни обречённости. Я пытаюсь мысленно собирать тех, кто