Элджернон Блэквуд «Рюкзак» Algernon Blackwood «The Kit-Bag» (1908)

Хмурым декабрьским днем в переполненном зале суда был вынесен окончательный приговор — «признать невиновным». Артур Уилбрэм, адвокат высшей категории, а по совместительству и организатор этой блестящей защиты, на оглашении вердикта не присутствовал. Вместо него в зале суда находился его младший коллега, однако Джонсон, работающий личным секретарем Уилбрэма, незамедлительно отправился в кабинет к своему шефу и передал решение судей.

— Мне думается, что именно такого исхода мы и ожидали, — бесстрастно сказал адвокат. — И лично я рад, что это дело завершено.

Не было и тени сомнения в том, что успешная защита Джона Турка, убийцы, деяния которого были оправданы его сумасшествием, не принесла какого-либо удовлетворения. Напротив, адвокат испытывал те же ощущения, что и остальные участники процесса: этот человек как никто другой заслуживал виселицы.

— Я тоже рад, — согласился Джонсон.

Все эти десять дней он находился в зале суда и смотрел на лицо человека, который со звериной жестокостью совершил одно из самых изощренных и хладнокровных убийств последних лет.

Именитый адвокат поднял взгляд на своего секретаря. Их отношения выходили за рамки отношений между работником и работодателем. Этому способствовали разные обстоятельства, в том числе и семейные. В конце концов, они были просто друзьями.

— Да-да, я тут кое-что припоминаю, — сказал он, сердечно улыбаясь. — Ты же хотел удрать отсюда на Рождество. Поехать в Альпы. Кататься на коньках и лыжах. Так ведь? Эх, был бы я твоего возраста — тоже бы с тобой поехал.

Сказанное рассмешило Джонсона. Он был молодым парнем, двадцати шести лет от роду, с утонченными чертами лицами, которые чем-то походили на женские.

— Теперь я смогу оказаться на борту корабля, который отправляется завтра утром, — сказал он. — Но я рад отнюдь не от того, что дело завершено. Я рад, что больше никогда не увижу наводящее оторопь лицо того мужчины. Определенно оно засело у меня в голове. Пергаментная бледная кожа, черные волосы, зачесанные на лоб, — все это я никогда уже не забуду. И еще: я навсегда запомню описание того, как расчлененные части тела вперемешку с негашеной известью запихивали и утрамбовывали в…

— Дорогой мой, не стоит на этом зацикливаться, — перебил собеседник, слегка прищурив глаза и с любопытством глядя на него. — Просто не думай об этом. Подобные образы имеют одну пренеприятную особенность — всплывать в сознании, когда ты меньше всего этого хочешь. Когда ты вернешься, от тебя потребуется весь твой энтузиазм, который мы используем в моей парламентской работе. И вот еще что: не умудрись-ка сломать себе шею, катаясь на лыжах.

Джонсон пожал ему руку и направился к выходу из кабинета. В дверях он неожиданно обернулся.

— Я хотел бы кое о чем вас попросить, — сказал он. — Не одолжите мне ваш рюкзак? Сейчас уже слишком поздно, чтобы я мог его купить, а корабль отправляется рано утром, когда все магазины будут еще закрыты.

— Конечно-конечно. Я пошлю к тебе Генри. Как доберусь до дома, так сразу этим займусь.

— Обещаю аккуратно с ним обращаться, — поблагодарил Джонсон. В голову пришла приятная мысль, что уже через тридцать часов он будет находиться около сияющих вершин зимних Альп. Недавнее уголовное дело представлялось лишь плохим сном.

Поужинав в клубе, он отправился в Блумсбери, где занимал верхний этаж в одном из старых мрачных домов с большими комнатами и высокими потолками. Комнаты этажом ниже не были обставлены мебелью и пустовали, а в тех, что под ними, обитали постояльцы, с которыми он вовсе не был знаком. Обстановка была тоскливая, и он всей душой жаждал скорейших перемен. Ночь оказалась еще тоскливей: царило ненастье, на улице лишь изредка попадались прохожие. Дождь со снегом не на шутку разошелся. Картину дополнял пронизывающий насквозь сильный восточный ветер. Он зловеще выл среди больших угрюмых домов, располагавшихся на широких площадях. Подойдя ко входу в свои апартаменты, Джонсон услышал, как где-то за окном, над царством черных крыш, свистит и рычит ветер.

В коридоре, прикрывая от сквозняка щуплой рукой огонек свечи, стояла хозяйка, у которой он квартировал.

— Сэр, вот это доставили от сэра Уилбрэма.

Она показала на то, что, по всей видимости, являлось рюкзаком. Джонсон поблагодарил женщину, взял предмет в руки и понес к себе. — Миссис Монкс, завтра я уезжаю. Меня не будет десять дней, — добавил он, уходя. — Я оставлю адрес для корреспонденции.

— Желаю хорошенечко отдохнуть, сэр. Счастливого Рождества, — сказала ему вслед женщина осипшим голосом, которым обладают обычно любители горячительных напитков. — Пускай там погода будет лучше, чем здесь.

— Хотелось бы на это надеяться, — отозвался постоялец, вздрагивая от сильного порыва ветра, пронесшегося по улице.

Поднявшись по лестнице, он услышал, как мокрый снег барабанит по оконному стеклу. Хотелось кофе, и он поставил кипятиться чайник, а потом пришла пора готовить вещи в дорогу.

— А теперь я должен начать упаковывать вещи — вроде бы это и есть сборы в дорогу, — он усмехнулся своей мысли и принялся за работу.

Сбор вещей доставлял ему удовольствие — это занятие уверенно приближало к заснеженным горам и помогало забыть о тех неприятных событиях, которые выпали на его долю за последние десять дней. Плюс ко всему подобный процесс не требовал каких-либо серьезных усилий. Рюкзак, который одолжил ему друг, оказался что надо: прочный материал, мешкообразная форма с отверстиями на горловине, через которые продевалась латунная скоба и вешался замок. Стоит признать, что рюкзак не мог похвастаться ни правильностью форм, ни красотой, но благодаря этому его вместительность была неограниченна и не было нужды складывать вещи аккуратно. Джонсон засунул свою водонепроницаемую куртку, меховую шапку, перчатки, коньки, альпинистские ботинки, свитера, теплые ботинки, меховые наушники, а сверху всего этого разместил шерстяные рубашки, исподнее, теплые носки, обмотку для ног и брюки-гольф. Сверху этой кучи уместился вечерний костюм на случай, если окажется, что люди в гостинице имеют обыкновение переодеваться к ужину. Когда пришел черед белых рубашек, Джонсон задумался, как их лучше упаковать.

— А вообще это, пожалуй, худший из всех рюкзаков, — пространно рассуждал он, стоя в центре гостиной, куда пришел за какой-то веревкой.

Время перевалило за десять часов вечера. От сильного порыва ветра завибрировало оконное стекло, словно поторапливая мужчину, а он с сожалением думал о бедных жителях Лондона, которым придется