порнографического характера. Это и подтверждается на повседневной практике наших суждений.

Вовсе не лицемерие и не предвзятость религиозная мешают нам усмотреть порнографию в некоторых, например, библейских эпизодах, в сюжетном отношении порой более смелых, нежели отдельные эпизоды в писаниях такого несомненного порнографа, как маркиз де Сад. Точно так же, не историческое и не эстетическое лицемерие заставляют нас безошибочно отличать нравственный уровень античной скульптуры от нравственного уровня фотографии, продаваемой из-под полы, хотя бы она не заключала в себе ничего, кроме обнаженной фигуры. Основной признак порнографии можно, мне кажется, обнаружить только одним путем — исследуя характерные приемы, которыми она пользуется для достижения своей цели. Поскольку цель эта специфична, можно заранее предположить, что в известной степени специфичны окажутся и приемы.

Направить воображение читателя или зрителя так, чтобы возбудить в нем прямое, беспримесное эротическое чувство, — вот основная цель порнографии, равно словесной, как и изобразительной. Подчиняясь непреложному закону экономии, она должна сосредоточить усилия на этой основной цели и, следовательно, должна стремиться к тому, чтобы, елико возможно, отстранить от читателя все посторонние мысли и впечатления. Этим стремлением и предопределяются основные приемы, к которым она должна прибегать. Меж тем как в искусстве, вообще говоря, сюжет играет роль вспомогательную, роль костяка, — в порнографии он приобретает самостоятельное и первенствующее значение. В этом смысле порнография приближается к авантюрному роману и репортажу. Далее, между тем, как искусство, пользуясь образами действительности, на деле уводит нас от нее, — цель порнографии как раз обратна: неживое или словесное изображение в наибольшей степени приблизить к реальности. Искусство показывает нам иллюзорность действительности, порнография же, как всякое лжеискусство, напротив, стремится все иллюзорное, елико возможно, приблизить к действительному. Это ей тем более необходимо, что она стремится не передать нам отвлеченное переживание, а вызвать реакцию порядка скорее физиологического. Бутафорский окорок вызовет в зрителе чувство голода вернее, чем окорок, нарисованный великим художником. Поэтому порнография всегда сознает отчетливо, что она не достигнет своей цели, если не приблизится в пластике — к эротической бутафории, в словесности — к эротическому описательству. В этом и заключены ее основные стилистические тенденции. Как всякая бутафория, как всякое описательство, порнография одним из главных средств изобразительности полагает максимальное приближение к реальности в пластике, накопление фактов и документацию — в словесности. Как явление антихудожественное, она, подчиняясь своей природе, естественно ищет как раз того, от чего бежит подлинное искусство. Порнографическая фотография не случайно вытесняет на рынке не только порнографический рисунок, который менее доступен по цене, но даже и механическое воспроизведение рисунка, которое гораздо дешевле, нежели фотография. Это потому, что один и тот же сюжет, запечатленный в рисунке и в фотографии, в последнем случае всегда будет притягательнее для любителя именно своею документальностью, своею природной антихудожественностью — ибо художество не вызовет той иллюзии, которая требуется. Весьма примечательно, что современное объявление о порнографических фотографиях всегда в первую очередь рекламирует именно их документальность, их стремление приблизиться к действительности, а не к искусству. — «Les sujets sont extraordinaires de vie et de mouvement»^[1],— читаем в одном таком объявлении. В другом: «Elies donnent a s'y meprendre l'illusion abso-lue de la vie» ^[2]. В третьем: «Tous les details, toutes les poses sont deescerits magistralement, sans aucum artifice. Rien n'y manque pour documenter et ravir» ^[3]. Отсутствие ретуши особливо подчеркивается во всех объявлениях. В самых дорогих и «роскошных» сериях фотографическим изображениям придается розовый «телесный» оттенок.

Эти примеры взяты из журналов отнюдь не подпольных. Самые фотографии продаются тоже легально, потому что с точки зрения закона они неуязвимы: не содержа в себе никаких эротических сцен, а лишь изображения отдельных обнаженных тел, они сюжетно не отличаются от художественных произведений, которые нельзя заподозрить в безнравственности. В то же время для всякого ясно, что мы здесь имеем дело с чистейшей порнографией. Вот — красноречивое подтверждение того, что порнографию создает не сюжет, а прием, не содержание, а форма, не «что», а «как». По той же причине наблюдается явление обратное: если при тождестве сюжета, обладая известным художественным развитием, мы умеем отличить порнографию от искусства, — то глаз, художественно неразвитый, не умеющий разбираться в приеме, за тождественностью приема наивно усматривает тождество цели: таковы американские коллекционеры, надевающие трусики на античную скульптуру. Тут дело вовсе не в лицемерии, а в том, что такой коллекционер, в сущности, сам не знает, что он собирает. Для него Венера Медицейская — дорогая, но неэффектная порнография, а непристойная фотография — дешевое и эффектное искусство. По причинам того же порядка авантюрный роман он читает наравне с «Мадам Бовари» и нередко Уоллеса предпочитает Флоберу.

Без порнографической цели нет порнографического произведения. Порнографическая цель объективно распознается исследованием стиля, а не сюжета. Таковы главные положения, к которым приводит нас все вышесказанное. Эти положения тесно друг с другом связаны. Из них второе, только сначала кажущееся парадоксальным, необходимо принять, потому что только оно дает возможность вскрывать порнографический характер произведений хотя бы с той всегда несколько приблизительной добросовестностью, которая вообще достижима в определении литературных явлений.

При наших критических оценках оно может быть особенно полезно тем, что раз навсегда избавляет критика от опасности не только видеть порнографию там, где в действительности ее нет, но и стеснять свободу художественного творчества вообще. Как бы ни был богат эротическими фактами весь сюжет произведения или отдельные сюжетные эпизоды, как бы далеко ни заходили эти факты по лестнице Эроса, — мы не вправе назвать произведение порнографическим, если не установим, что цель его — возбуждение инстинкта, а способ достижения этой цели — описательство и документация. Обратно: там, где в наличности нет возбуждения инстинкта, — эротический сюжет тем самым свободен от всякого подозрения и свободно пользуется той легальностью, которая теоретически у него вообще