вас незаконных выплат, и я ничего не знаю об этом?

Он подозрительно взглянул на своих секретарей. Они приложили максимум стараний, чтобы выглядеть как можно более невинно, но, несмотря на их усилия, чувствовалось, что они смущены.

— Мы жалуемся на закон. Нам грозит разорение.

— Разорение?

— С тех пор как новый закон о разводах вошел в силу, наши дела пошли под гору, и скоро мы будем вынуждены закрыть наши прекрасные заведения.

Затем мадам Коралли объяснила суть дела настолько откровенно, что я вынужден несколько смягчить ее речь. С тех пор как город подвергся вторжению обаятельных женщин из-за границы, элегантные заведения, за которые исправно платятся налоги и пошлины, совершенно опустели. Светские молодые люди предпочитают проводить вечера в «Гранд-отеле», где всего за несколько нежных слов они получат то, за что раньше неизменно платили по установленным расценкам.

— Вы не можете осуждать их, — сказал президент.

— Не могу?! — вскричала мадам Коралли. — Я осуждаю женщин! Они не имеют права являться сюда и лишать нас куска хлеба. Дон Мануэл, вы человек из народа, вы не из этих аристократов. Что скажут в стране, если вы позволите нам разориться? Справедливо ли это, спрашиваю я вас, честно ли это?

— Но что я могу сделать? — сказал президент. — Не запирать же их в комнатах на месяц! Вы же знаете: иностранцы совершенно не имеют чувства собственного достоинства…

— Другое дело, будь они бедными девушками, — сказала Ла Горда. — Но ведь эти женщины богаты… Нет, этого я не могу понять!

— Короче, закон получился глупый и плохой, — сказала Карменсита.

Президент встал и нахмурился.

— Но-но, — сказал он. — Этот закон принес мир и процветание и нашу страну. Я сам человек из народа, я избран народом, и забота о его процветании живет в моем сердце. На этом законе держится все наше благоденствие, и он будет отменен только через мой труп.

— О, пресвятая Мария, что же нам делать? — сказала Карменсита. — Мне и моим двум дочерям, которые сейчас в монастыре в Новом Орлеане? Да, всякое бывало в нашем деле, но я всегда успокаивала себя, думая, что мои дочери удачно выйдут замуж и, когда придет время мне уходить на покой, они унаследуют мое дело. Бы что, думаете, я их даром содержу в монастыре?

— А кто будет посылать деньги моему сыну в Гарвард, если закроется мое заведение, дон Мануэл? — спросила Ла Горда.

— Что касается меня, — сказала мадам Коралли, — то я не беспокоюсь. Я вернусь во Францию. Моей дорогой мамочке семьдесят восемь лет, и долго она не протянет. Она будет только рада, если я проведу рядом с ней оставшиеся годы. Но меня поражает несправедливость. Немало приятных вечеров вы провели в моем заведении, дон Мануэл, и меня до глубины сердца ранит то, что вы позволяете обращаться с нами подобным образом. Разве вы не говорили мне, что это был счастливейший день в нашей жизни, когда почетным гостем вы вошли в тот дом, где когда-то были мальчиком для посылок?

— Я не отрицаю этого. Было время, когда я бегал за шампанским, — жестикулируя и время от времени пожимая плечами, дон Мануэл ходил по огромному помещению в глубокой задумчивости. — Я человек из народа и избран народом, — вскричал он, — и вижу, что этих женщин просто шантажируют. — Его голос понизился до драматического шепота. Президент повернулся к секретарю. — Такое позорное пятно на нашей репутации. Оно противоречит моим принципам — позволять бездельничающим иностранцам вырывать кусок хлеба у честных тружеников… Вы, уважаемые леди, совершенно правильно явились ко мне в поисках защиты. Я должен пресечь этот скандал, это безобразие.

Речь получилась возвышенной и впечатляющей, но все, кто слушал ее, знали, что положение дел останется без изменений. Мадам Коралли попудрила нос и, готовясь к очередной атаке, бросила короткий взгляд в карманное зеркальце.

— Я хорошо знаю человеческую натуру, — сказала она, — и отлично представляю, как томительно тянется время для этих созданий.

— Мы можем построить поле для гольфа. — вмешался одни из секретарей. — Правда, это все равно займет их только днем.

— Если им нужны мужчины, почему бы им не привозить их с собой? — сказала Ла Горда.

— Карамба! — воскликнул президент, внезапно остановившись. — Вот оно, решение!

Он не мог бы достичь своего высокого положения, не будь способен все понимать с полуслова. Он кивнул.

— Мы дополним закон. Мужчины, как и раньше, смогут беспрепятственно прибывать сюда, а женщины — только в сопровождении мужей или с их письменного согласия. — Он поймал полный ужаса взгляд, брошенный на него секретарем, и заключил: — А иммиграционные власти получат указание, что слово «муж» они могут толковать сколь угодно широко.

— Пресвятая богородица! — воскликнула мадам Коралли. — Да пусть приезжают со своими дружками, мы уж позаботимся, чтобы им никто не мешал, и все наши постоянные клиенты вернутся туда, где их всегда принимали со всем уважением. Дон Мануэл, вы великий человек, и когда-нибудь вам воздвигнут памятник!

Часто самые большие затруднения разрешаются простейшим образом. Закон был быстро дополнен в связи с указаниями дона Мануэла, и все вернулось на круги своя, хотя процветание продолжало царить в солнечной столице этого свободного и независимого государства. Мадам Коралли совершенно успокоилась, две дочери Карменситы получили образование в монастыре Нового Орлеана, которое столь дорого обходилось ей, а сын Ла Горды успешно закончил Гарвард.

Перевел с английского Илан ПОЛОЦК

^{Рисунок Бориса БАРАБАНОВА}