Джордж МАКДОНАЛЬД КАРАЧУН^[1]

Предисловие

«Любовь к ближнему — единственная дверь, ведущая на волю из темницы собственного „я“…» Эти простые слова истинного христианина принадлежат замечательному шотландскому писателю XIX века Джорджу Макдональду. И надо сказать, вся его биография, творческая и личностная, их подтверждает.

В декабре 2014 года исполнилось 190 лет со дня рождения этого поистине феноменального человека, в судьбе и в духовном облике которого неразрывно переплелись взаимоисключающие, кажется, черты и события. Утончённость натуры — и происхождение из семьи белильщика… Дар увлекательного романиста — и вдохновение поэта…

Жизнь Макдональда проходила в неустанных трудах и переездах: работа домашним учителем, редактором детского журнала, чтение лекций по английской литературе и по математике… Он пребывал в постоянном поиске заработка — трудная доля живущего в счастливом браке отца семейства с одиннадцатью детьми. Это, однако, не умаляло горячей сердечности, с которой Джордж вместе с супругой Луизой устраивали благотворительные мероприятия в пользу малоимущих, оставляя по себе добрую память везде, где бы им ни приходилось жить.

Он обладал восхищавшими многих изысканными манерами, был глубоким знатоком родного фольклора, дружил со многими выдающимися современниками: писателями Марком Твеном и Льюисом Кэрроллом, поэтом Альфредом Теннисоном, с блестящим знатоком искусства Джоном Рёскиным, с художниками Артуром Хьюзом и Эдвардом Бёрн-Джонсом… Лёгкость на подъём сочеталась в нём с бесстрашным практическим человеколюбием и духовной самоотверженностью христианского проповедника, не ограниченного жёсткими догмами.

Неутомимый в творческих поисках и идеях, Джордж Макдональд оставил богатое литературное наследие: яркое, одновременно тяготеющее к претворению традиции, с многочисленными культурными перекличками — и неожиданное по мысли и образности; обладающее языком, в котором сочетаются книжность, изящная простота, точность и смелость в деталях. Благодаря своим писательским экспериментам Макдональд по праву именуется создателем литературного стиля «фэнтези». В его фантастических романах внимательный читатель и по сей день готов разгадывать тайные смыслы, а созданный им мир волшебных сказок содержит высокие нравственные максимы. В текстах Макдональда всегда присутствует духовный выбор: деятельному, самодовольному и нередко по-настоящему страшному злу, угрозы которого могут быть прописаны детально и жёстко, противостоят человеческая доброта и честь, подлинная духовная красота, проявляющаяся и в каждодневном существовании, чистота души, верность и последовательность в дружбе и любви. «Я пишу не для детей, — сказал он однажды, — но для тех, кто невинен и искренен как ребёнок, пять ли ему лет, пятьдесят ли или семьдесят пять».

Именно таковым является повествование, предлагаемое нашему читателю. Название его в подлиннике — «Carasoin» — буквально непереводимо…

Римма ЛЮТАЯ

Глава первая Горный ручей

Давным-давно в уединённом домике в Шотландии жил двенадцатилетний мальчик по имени Колин, сын пастуха. Мать его умерла, сестёр и братьев не было. Отец с утра до вечера пас на холмах овец, зная, что к ночи возвратится в опрятный и чистый дом, словно обустроенный женскими руками. Полы подметены, уютно потрескивает огонь в печи, на столе ожидает горячий ужин — всё так, как если б в семье у него был не только сын, а ещё жена или дочка…

Колин умел читать и писать, а вот о цифрах и счёте понятия не имел. Притом был он в сто раз благоразумнее и восприимчивее к учёбе, чем те, кто просиживает в школах с утра до вечера. Всё удавалось ему: не было случая, чтоб мальчик с успехом не выполнил то, что требовалось, даже в деле, где любой другой ребёнок, по видимости более основательный и упорный, потерпел бы неудачу. Как ни странно, даже самые грубые и нелепые ошибки всегда в конце концов выводили Колина на верный путь. Вдобавок мальчик любил фантазировать и, когда работать приходилось особенно напряжённо, попутно давал волю своему воображению, с увлечением строя воздушные замки. Возможно, обе эти страсти — мечтания и труды — всегда живут рука об руку…

Так что времени для досуга Колин имел предостаточно и никогда не чувствовал себя слишком загруженным работой. Зимой он любил читать, сидя у камина, или вырезать что-нибудь из кусочков дерева с помощью карманного ножика, а летом всегда уходил на холмы к заветному водопаду. Небольшой, но быстрый поток, бегущий по крутому склону, приводил мальчика в неописуемый восторг, и, сжигаемый нетерпеливым воодушевлением и ожиданием чуда, каждый день Колин отправлялся в путешествие вверх по его течению. Впрочем, с интересом созерцая игру водных струй, он обычно не слишком удалялся от дома. Бывало, присядет на прибрежный камень и пристально, как за удивительным живым существом, наблюдает за потоком, а тот спешит, перекатываясь через гальку, будто браня встречающиеся помехи, сетуя, бормоча — и всегда отыскивая путь в долину! Иногда Колин надолго останавливался у глубокого омута, следя взглядом за стайками форелей — все в малиновую крапинку!.. А шустрые рыбки так деловито сновали в зелени водорослей, словно какие-то тайные мысли, а не серебристые хвосты устремляли их движение в нужном направлении. Ну а если уж случалось мальчику добраться до небольшого порога, где поток, благополучно обогнув глухую скалу и испуская сияние солнечных бликов, летел вниз с подкупающей свободой и бесстрашием, то он редко уходил оттуда засветло.

Надо сказать, одно грустное обстоятельство давно не давало Колину покоя. Дело в том, что когда ручей приближался к их домику, для его прозрачных и весёлых водных струй не было другого пути, кроме как через небольшой скотный двор в нижней части усадьбы, рядом с коровником и свинарником. Там, в грязи и тесноте, подходящего русла не проложишь, и — вот несчастье! — до этого чистый и быстрый поток здесь бессильно растекался вширь, превращаясь в ужасную грязную лужу. Мутный, затоптанный, осквернённый следами разъезжающихся копыт домашнего скота, он, казалось, вот-вот окончательно выбьется из сил и совсем погибнет.

Не сразу находя путь на волю, течение с невероятным трудом всё же вырывалось снова за пределы скотного двора у дальней ограды. А потом ему ещё нужно было время, чтоб хоть немножко окрепнуть, как выздоравливающему после болезни. Довольно долго ручей едва-едва полз, будто не веря в своё возрождение; сильно оскудев и почти совсем утратив скорость, он удалялся от