листьях.
Так прошли лето и осень, приближалась зима — холодная, длинная зима. Все птички, которые так красиво пели Дюймовочке, улетели, цветы и листья завяли; большой лопух, под которым она жила, свернулся, и от него остался только желтый, увядший стебель.
Дюймовочка ужасно зябла, потому что платьице ее изорвалось, а сама она была такая нежная и маленькая, что боялась замерзнуть совсем. Пошел снег, и каждая снежинка для нее была все равно, что целая лопата снега для нас: мы-то ведь большие, а она была всего с дюйм. Она завернулась в сухой листик, но он плохо грел, и бедняжка тряслась от холода.
Возле самого леса, куда она попала, лежало большое хлебное поле: хлеб давно уже был убран, и только голые сухие соломинки торчали из мерзлой земли. Дюймовочка шла между ними, как в густом лесу, и вся дрожала от холода. Так она пришла к норке, прикрытой сухими былинками. Тут жила полевая мышь. Она жила в тепле и довольстве, хоромы ее были битком набиты зерном, кухня и кладовая были великолепны. Бедная Дюймовочка стала возле дверей и, как нищенка, попросила подать ей кусочек ячменного зерна, — вот уже два дня, как она ничего не ела.
— Ах, ты, бедняжка! — сказала полевая мышь; она была, в сущности, добрая старуха. — Иди ко мне в мой теплый дом и поешь со мной.
А так как Дюймовочка ей понравилась, то она сказала:
— Можешь оставаться у меня на всю зиму, только смотри, хорошенько убирай мои комнаты и рассказывай мне сказки, — я до них большая охотница.
И Дюймовочка делала, что приказывала ей добрая старая мышь, и зажила отлично.
— Скоро у нас будут гости, — сказала полевая мышь. — Мой сосед обычно посещает меня раз в неделю. Он живет в еще большем довольстве, чем я; у него огромные залы, и он носит богатую черную бархатную шубу. Вот если бы тебе посчастливилось выйти за него замуж, ты бы отлично пристроилась. Но только он слепой. Ты должна рассказать ему свои самые чудесные сказки!
Но Дюймовочке не понравился сосед. Ведь это был крот. Он пришел с визитом в своей черной бархатной шубе. Он был такой богатый и ученый. Его хоромы были в двадцать раз больше квартиры полевой мыши, но он терпеть не мог ни солнца, ни прекрасных цветов и так дурно отзывался о них — он ведь никогда не видел их. Дюймовочке пришлось петь, и она спела песню и про майского жука,[2] и еще другую, и крот влюбился в нее, очарованный ее прелестным голоском. Немного погодя крот прорыл длинный подземный коридор от своего дома до их жилья и разрешил полевой мыши и Дюймовочке гулять по коридору, когда им вздумается. И он просил их не пугаться мертвой птицы, лежавшей там. Это была настоящая птица, с перьями и клювом, умершая, вероятно, совсем недавно, в начале зимы, и похороненная как раз в том месте, где он прорыл свой коридор. Крот взял в рот кусок гнилушки — она ведь светит, как огонь, в темноте — и пошел вперед, освещая длинный, темный коридор. Они дошли до того места, где лежала мертвая птица. Крот уперся широким носом в потолок и приподнял землю, так что образовалась большая дыра, в которую проник дневной свет. И тогда Дюймовочка увидела: посреди коридора лежала мертвая ласточка, прижав к бокам красивые крылья и вытянув голову и ножки. Бедная птичка умерла, конечно, от холода. Дюймовочку это очень огорчило, она так любила всех птичек, — они ведь все лето утешали ее своими песенками. Крот толкнул птичку лапой и сказал: — Перестала пищать! Не дай бог родиться птицей. Я очень рад, что моим детям нечего бояться этого; у такого созданья, кроме его «кви-вит», ничего нет за душой, поневоле зимой приходится помирать с голоду. — Вполне с вами согласна, — сказала полевая мышь. — Что дают птице все ее «кви-вит»? Зимой ей остается только голодать и холодать. Дюймовочка не проронила ни слова, но, когда крот с мышью повернулись к птице спиной, она наклонилась к ней, раздвинула перышки на голове и поцеловала ее в закрытые глазки. «Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела мне летом? — подумала она. — Как много радости доставила она мне, милая, красивая птичка!» Потом крот опять заделал дыру, сквозь которую проникал дневной свет, и отвел Дюймовочку домой. Ночью она никак не могла заснуть. Она встала, сплела из сухих былинок большое красивое одеяло и укутала им мертвую птицу; под бока она положила ей пух, который нашла в горнице у мыши, чтобы ласточке не так холодно было лежать в сырой земле. — Прощай, хорошенькая птичка! — сказала Дюймовочка. — Прощай, и спасибо тебе за твои чудесные песни! Ты распевала их летом, когда все деревья были зеленые и солнце ласково светило нам. Потом она положила голову на грудь птички и вдруг испугалась: внутри что-то застучало. Это было сердце птицы. Ласточка не умерла! Она только окоченела, а теперь отогрелась и ожила.
Дюймовочка дрожала от страха: ведь птица была просто великаном по сравнению с ней, с такой крошкой, но она собралась с духом, поплотнее укутала ласточку, принесла листок мяты, которым сама укрывалась, и накрыла им голову птицы. На следующий день Дюймовочка опять пробралась к ней. Теперь птичка совсем ожила, была только еще очень слаба — смогла лишь на минутку открыть глаза и поглядеть на Дюймовочку, которая с гнилушкой в руках вместо фонарика стояла перед ней. — Спасибо тебе, прелестное дитя! — сказала ей больная ласточка. — Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем окрепну и опять вылечу на солнышко. — Ах, — сказала девочка, — снаружи мороз, идет снег! Оставайся в твоей теплой постельке, а я буду ухаживать за тобой. И она принесла ласточке воды в чашечке цветка. Ласточка попила и рассказала ей, как она поранила себе крыло и не могла поэтому лететь так быстро, как другие ласточки, которые умчались теперь далеко-далеко, в теплые края. В мороз она окоченела и упала на землю и больше уж ничего не помнила и совсем не знала, как попала сюда. Всю зиму она оставалась в подземелье, и Дюймовочка заботилась о ней и очень привязалась к ней. Но полевая мышь и крот ничего не должны были знать об этом — они ведь не любили бедную бездомную птицу. Как только настала весна и солнце согрело землю, ласточка простилась с Дюймовочкой и собралась лететь. Она спросила, не хочет ли Дюймовочка сесть к ней на спину и полететь с ней. Но Дюймовочка не захотела огорчать старую полевую мышь и осталась. — Прощай, прощай, добрая, чудесная девочка! — сказала ласточка и вылетела на волю. Дюймовочка поглядела ей вслед, и глаза ее наполнились слезами: так полюбила она бедную ласточку. — Кви-вит!
Но Дюймовочке не понравился сосед. Ведь это был крот. Он пришел с визитом в своей черной бархатной шубе. Он был такой богатый и ученый. Его хоромы были в двадцать раз больше квартиры полевой мыши, но он терпеть не мог ни солнца, ни прекрасных цветов и так дурно отзывался о них — он ведь никогда не видел их. Дюймовочке пришлось петь, и она спела песню и про майского жука,[2] и еще другую, и крот влюбился в нее, очарованный ее прелестным голоском. Немного погодя крот прорыл длинный подземный коридор от своего дома до их жилья и разрешил полевой мыши и Дюймовочке гулять по коридору, когда им вздумается. И он просил их не пугаться мертвой птицы, лежавшей там. Это была настоящая птица, с перьями и клювом, умершая, вероятно, совсем недавно, в начале зимы, и похороненная как раз в том месте, где он прорыл свой коридор. Крот взял в рот кусок гнилушки — она ведь светит, как огонь, в темноте — и пошел вперед, освещая длинный, темный коридор. Они дошли до того места, где лежала мертвая птица. Крот уперся широким носом в потолок и приподнял землю, так что образовалась большая дыра, в которую проник дневной свет. И тогда Дюймовочка увидела: посреди коридора лежала мертвая ласточка, прижав к бокам красивые крылья и вытянув голову и ножки. Бедная птичка умерла, конечно, от холода. Дюймовочку это очень огорчило, она так любила всех птичек, — они ведь все лето утешали ее своими песенками. Крот толкнул птичку лапой и сказал: — Перестала пищать! Не дай бог родиться птицей. Я очень рад, что моим детям нечего бояться этого; у такого созданья, кроме его «кви-вит», ничего нет за душой, поневоле зимой приходится помирать с голоду. — Вполне с вами согласна, — сказала полевая мышь. — Что дают птице все ее «кви-вит»? Зимой ей остается только голодать и холодать. Дюймовочка не проронила ни слова, но, когда крот с мышью повернулись к птице спиной, она наклонилась к ней, раздвинула перышки на голове и поцеловала ее в закрытые глазки. «Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела мне летом? — подумала она. — Как много радости доставила она мне, милая, красивая птичка!» Потом крот опять заделал дыру, сквозь которую проникал дневной свет, и отвел Дюймовочку домой. Ночью она никак не могла заснуть. Она встала, сплела из сухих былинок большое красивое одеяло и укутала им мертвую птицу; под бока она положила ей пух, который нашла в горнице у мыши, чтобы ласточке не так холодно было лежать в сырой земле. — Прощай, хорошенькая птичка! — сказала Дюймовочка. — Прощай, и спасибо тебе за твои чудесные песни! Ты распевала их летом, когда все деревья были зеленые и солнце ласково светило нам. Потом она положила голову на грудь птички и вдруг испугалась: внутри что-то застучало. Это было сердце птицы. Ласточка не умерла! Она только окоченела, а теперь отогрелась и ожила.
Дюймовочка дрожала от страха: ведь птица была просто великаном по сравнению с ней, с такой крошкой, но она собралась с духом, поплотнее укутала ласточку, принесла листок мяты, которым сама укрывалась, и накрыла им голову птицы. На следующий день Дюймовочка опять пробралась к ней. Теперь птичка совсем ожила, была только еще очень слаба — смогла лишь на минутку открыть глаза и поглядеть на Дюймовочку, которая с гнилушкой в руках вместо фонарика стояла перед ней. — Спасибо тебе, прелестное дитя! — сказала ей больная ласточка. — Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем окрепну и опять вылечу на солнышко. — Ах, — сказала девочка, — снаружи мороз, идет снег! Оставайся в твоей теплой постельке, а я буду ухаживать за тобой. И она принесла ласточке воды в чашечке цветка. Ласточка попила и рассказала ей, как она поранила себе крыло и не могла поэтому лететь так быстро, как другие ласточки, которые умчались теперь далеко-далеко, в теплые края. В мороз она окоченела и упала на землю и больше уж ничего не помнила и совсем не знала, как попала сюда. Всю зиму она оставалась в подземелье, и Дюймовочка заботилась о ней и очень привязалась к ней. Но полевая мышь и крот ничего не должны были знать об этом — они ведь не любили бедную бездомную птицу. Как только настала весна и солнце согрело землю, ласточка простилась с Дюймовочкой и собралась лететь. Она спросила, не хочет ли Дюймовочка сесть к ней на спину и полететь с ней. Но Дюймовочка не захотела огорчать старую полевую мышь и осталась. — Прощай, прощай, добрая, чудесная девочка! — сказала ласточка и вылетела на волю. Дюймовочка поглядела ей вслед, и глаза ее наполнились слезами: так полюбила она бедную ласточку. — Кви-вит!