местом в еврейской колонизации. Эти без малого 4 миллиона десятин земли с большой площадью лесов, рек и других природных богатств открывают неограниченные возможности организовать производительный труд и привлечь к социалистическому строительству десятки тысяч еврейских семей. Воплощение этих планов в жизнь также открывает перспективы для создания национальной административно-территориальной единицы.

Книжка «Биро-Биджан» есть очень важное событие в евр. советской литературе. Тов. Альбертон в своей книге художественно отразил поток еврейского переселения, бурную жизнь со всеми радостями и страданиями. Тов. Альбертон показал нам, как и в каких условиях рождается новый еврейский крестьянин в далеком Биро-Биджане. Мы ждем, что наша новая литература покажет нам рождение нового еврейского трудящегося, жизнь еврейского пролетариата и крестьянства в условиях социалистического строительства и тем самым поможет процессу перестройки, который происходит в нас.

А. Кипер.

ЕЩЕ ДОМА

(Вместо предисловия)

Михаль пришел поздно ночью.

Он спустился в темный подвал, нащупал дорогу к широкой деревянной кровати, которая стоит в «мамином алькове» и сказал тяжело дышащей жене своей, что едет. Уже окончательно. Он едет.

— Куда? — схватилась Кейля, но не поднялась.

— Таки туда. В Биро-Биджан.

— Чтобы я не дождалась, пока рожу, когда ты уедешь.

Кейля хотела уже повернуться лицом к стене и с мужем больше ни слова не сказать. Но из-за большого живота ей было тяжело. Тогда она подвинулась к стене только верхней частью тела с худыми руками и ждала Михаля.

Михаль еще немного постоял одетый и молча прислушался. Из другой комнаты, из «светлицы», доносилось сопение сладко спящих детей. Сквозь сопение слышно было шуршание множества тараканов по сырым стенам. Да. А еще сквозь низенькие окошки было видно маленькую лампочку в домишке Бенчика-портного. Домишко стоит прямо через улицу. Внезапно там застрекотала машинка и все заглушила.

Михаль еще не раздевался. Он не слышал и детского сопения. Он еще видел сквозь окошко, как Бенчик поднимается, потягивается, зевает. Потом снимает пиджак и ищет насекомых на воротнике.

— Что ж удивительного, когда такая узенькая улица, — промелькнуло в мыслях Михаля, — не шире, чем маленький домишко, и целая улица. — Михаль, кажется, слышал, как портной снимает башмаки и ходит босиком, широко ступая по полу. Вдруг услышал:

— Чего ты стоишь, как тот исусик? Иди уже, ложись спать. Холеры на тебя нет…

Михаль не знал, или это сказала его Кейля, или это сказала Миндель-злюка, Бенчикова жена.

Однако Михаль начал раздеваться. Теперь он уже ни о чем не думал. Он раздевался и все.

— Плюх! — вдруг услышал Михаль под окном. И еще раз: — Плюх!

Видать, завтра будет дождь. Соседи выливают уже ведра с нечистотами на улицу. Точно, завтра пойдет дождь. А Михаль и не заметил совсем, чтоб было пасмурно. Когда он шел домой, то на небе, кажется, были звезды. А может, нет?..

— Ну, ложись уже, в болячках бы ты лежал, — еще раз напомнила Кейля.

Михаль еще немного помедлил и лег на краешек кровати, на самый краешек. Он не хотел раздражать Кейлю. И придумывал, что бы такое сказать жене, чтобы она не ругалась.

— Я тут только что живая и теплая, а он уже едет.

— Они выдают большие кредиты, — догадался сказать Михаль, — таки очень, очень хорошие кредиты дают.

— Раззявил дурную свою пасть, то они тебе впихнут здоровую дулю, — зло ответила Кейля.

Но Михаль понял, что если сейчас Кейля не ткнула ему в рот здоровую дулю, то это еще не так страшно. Еще что-нибудь сказать, и она подобреет.

— Здешний Озет берется беречь семейства как зеницу ока.

Больше ничего Михаль не сказал. Тогда отозвалась Кейля:

— Любить и обещать — денег не тратить.

Но уже по этим словам Михаль чувствовал, что Кейля уже ни на волосок не сердится. Напротив, она уже добра к нему. Потому что она постепенно поднимает руку выше на подушку, приближает ее к мужниной плешивой голове и сердится, почему это он такой заросший. Такую голову надо всегда иметь подстриженной.

Михаль теперь чувствует себя совсем хорошо. Вот сейчас он расскажет Кейле все про митинг, про Биро-Биджан и почему он туда едет. Но Михаль рассказывает жене только про свою службу царю, про то, как он стал кашеваром и как его похвалил генерал. Это то, что Михаль всегда рассказывает Кейле, когда она в хорошем настроении и он может с ней полюбезничать.

Это было еще тогда, когда он стал каменщиком и служил царю и должен был сложить печь для офицеров. Так этот коротенький Михаль как полез, как сложил печечку, как ту писанку, как паркетик. А потом уже, известное дело, приняли офицеры Михаля кашеваром. Тогда же генерал не хотел, чтобы пархатый жид да кашеваром был.

Но как подал ему Михаль обед, так генерал аж облизнул свои длинные усы. А потом чуть не крикнул:

— Молодец, Михаль-жид. Ты лучший кашевар на свете.

Кейля придвинулась под одеялом поближе к мужу и верила ему, как уже много раз верила до этого. Она теперь снова радовалась, что ее Михаль был в таком почете у генерала. Это же таки правда, он тут всем соседям печи наладил. А в некоторых хатках такие полы настелил, что никакой столяр так не сделает. Так таки и прославился в местечке Михаль как лучший столяр, и ему заказывали лучшую мебель.

Михаль знал, про что сейчас думает Кейля, и не боялся рассказывать ей про все на свете.

— И говорил же там тот оратор… Очень многие плакали, «… надо, говорит, евреев из душных закоулков на широкий путь социализма»… — говорит оратор. Это еще ничего. Он еще сказал, что там будут работать все евреи. Даже самые степенные евреи будут работать. И еще сказал он, что с первого дня уже там будет работы под самую завязку. А за работу дают хорошие деньги.

— Дай боже, господи, — поддержала жена, — чтобы это хоть наполовину правда была. А скажи-ка, Михаль, как оно там, уже все готово?

— Еще и спрашивает! Глупенькая, каждая мелочь для нас готова. Даже бараки там есть. Не в домах, а в бараках будем жить. Оно и лучше. — Михаль подвинулся выше на подушке и повернулся лицом к Кейле. Теперь она точно видит, с каким энтузиазмом говорит ее муж, что туда, только туда надо ехать. Он, с его золотыми руками, будет там счастлив. «Им» же потребуются там шорники, каретники и другие ремесленники. Пусть у них будет столько работы, сколько Михаль может для них сделать!

Михаль прислоняет свой плоский нос к ее длинному и говорит-поет: когда отец Михаля умер, то оставил детям только несколько стружек, сухих стружек и больше ничего. Что такое стружки? Их жгут на припечке или подкидывают в печь, и