Леонид Репин Трое на необитаемом острове

Мы стояли на берегу маленькой, уютной бухты возле самой линии прибоя и, по правде сказать, несколько растерянно смотрели друг на друга. Во‑первых, не верилось, что волей провидения оказались заброшенными на пустынный, безлюдный остров, лежащий чуть ли не посередине моря. Казалось нереальным, невозможным даже: мы — на необитаемом острове… И, во‑вторых, не могли поверить, что мы, именно мы, очутились в роле потерпевших кораблекрушение.

Толя Коваленко неловко переступал с ноги на и зачем‑то поправлял и без того надежно сидевшую шляпу. Володя Пищулин рассеянным жестом приглаживал волосы и смотрел в открытое море, пустое до самого горизонта. Я поймал себя на том, что рука моя тянется к галстуку, чтобы поправить его. Нелепость какая‑то: на: необитаемом острове, тишину которого нарушают лишь крики бакланов, чаек да слабый шорох прибоя, я стою в пиджаке и в белой рубашке с галстусоком…

Коваленко посмотрел на нас и спросил;

— Ну что будем делать?

Я внимательно обследовал свои карманы. Ничего полезного, что могло бы сейчас пригодиться. Записная книжка, ручка, носовой платок. Все. Нет даже перочинного ножа, который обычно бывает со мной. У Володи — буквально то же самое: ручка, блокнот. Коваленко оказался богаче: у него в кармане лежала расческа. И — ни спички, ни зажигалки…

Оглядывая все наше имущество, я подумал, что к Робинзону Крузо судьба отнеслась много щедрее: несколько ружей с хорошим запасом свинца и пороха, несколько сабель, ножей, полный набор столярных и плотницких инструментов, несколько сундуков с матросской одеждой. Да и пищи он перевез со своего корабля предостаточно… У нас же было только то, что надето, а в наших карманах не завалялось даже крошек от бутербродов.

— Так что будем делать? — снова спросил Коваленко.

Искать пресную воду и рядом с ней строить дом, так решили. Наверное, это было единственно верное решение в такой ситуации.

Мы поднялись по отлогому берегу и, оставляя за собой узкий проход в сочной, высокой, в наш рост, траве, двинулись вдоль лощинки, лежащей у подножия двух сросшихся сопок.

Было тихо, и мы отчетливо слышали шорох трав, трущихся о нашу одежду, и сочный хруст ломающихся под ногами стеблей. Плотный туман ватным покрывалом окутывал сопки, и солнце сквозь него казалось белым матовым шаром, катящимся откуда‑то сверху — к подножию, к нам.

Странно, но мы ощущали это движение: как будто с каждым шагом приближались к раскаленной печи. Солнце оказалось очень жгучим, несмотря на пелену облаков и тумана. Хотелось раздеться, чтобы хоть немного остынуть, но мы не могли этого сделать: нужно было спешить, иначе ночь застанет нас без крова, без воды.

Мы шли молча, и, наверное, каждый думал о чем‑то своем, хотя с этих, первых минут все свое стало для нас уже общим.

И все же я не мог отделаться от мысли, что вот‑вот откуда‑то сверху, из затуманенной чащи или откуда‑то сбоку, из пахучих джунглей травы, раздастся чей‑нибудь нетерпеливый крик: "Идите сюда! Ну где же вы ходите? Пора возвращаться на судно!"

Но никто нас не звал. Судна нашего давно уже не было. И, кроме нас, никого на острове не было.

Толя — самый высокий из нас, к тому же он шел: впереди — первый увидел блеснувшую поверхность воды, окруженную частоколом шелестящей на легком ветру осоки. Это было небольшое озерцо, отгороженное от моря естественной дамбой.

Мы обошли вокруг озерцо и возле основания сопок, нашли первый родник. Он тихо струился меж стеблей высокой травы и казался нам прозрачным и чистым, как} утренний воздух в ясный, солнечный день.

Припав к нему, мы долго пили воду, впитавшую себя запах трав, омытых росой, и прохладу древних гладких камней. Нам казалось, что не было на свет? напитка вкуснее этой воды…

Дом решили строить как можно ближе к пресной воде, как можно ближе к лесу, что покрывал склоны сопок. Мы разошлись по берегу моря в разные стороны надо было обследовать его и собрать то, что могло бы пригодиться при строительстве дома.

Сгребли в кучу все, что нашли на прибрежных камнях, что на первый взгляд не имело решительно никакой ценности: например, обрывки рыбачьих сетей с большой ячеёй — нам они ни к чему, на тунцов мы не собирались охотиться. Потом собрали доски, выброшенные на берег волной, жерди, похожие на чистые кости, окатанные море и высоленные добела. Они были очень прочны так, по крайней мере, казалось, — и мы решили сделать из них каркас дома. Как знать, сколько стоять ему… Как знать, сколько бурь ему предстоит выдержать…

Теперь пришло время разделить наши силы. Толя пошел искать дерево, подходящее для добычи огня, а мы с Володей поднялись в лес — за ветвями для строительства дома.

Наверное, с таким же волнением входили в лес колонисты во главе с Сайресом Смитом, бежавшие на воздушном шаре из плена южан. Мы входили в этот лес, ничего не зная о нем, надеясь втайне, что он даст нам: грибы, ягоды, возможно, орехи, что сумеет обеспечить, нам пропитание.

Под сенью невысоких деревьев, из которых мы узнали один только дуб, было свежо, прохладное дыхание, травы и листвы овевало наши тела. И почти невозможным казалось, что рядом, укутанный в облака и туман, пышет жаром матовый солнечный шар.

— Мы не увидели ни грибов, ни ягод, да и трудно ждать что сразу, едва войдя в лес, найдем их. А искать времени не оставалось: главная наша забота — Жилище.

‑Около двух часов мы с Пищулиным ломали ветви Деревьев, потом нашли острые камни и, действуя ими, словно топором или рубилом — по примеру людей, живших в каменном веке, — вырубили несколько стволов молодых деревьев.

Всю лесную добычу обвязали ремнями из брюк и поволокли вниз, к площадке, вытоптанной в высокой траве. Здесь будет наш дом. Мы не знали, сколько времени придется жить в нем. Зато знали, что дом — единственная защита от непогоды — должен быть надежным.

Каждую стойку, каждую ветвь мы укрепляли так заботливо и тщательно, словно жить тут предстояло до конца нашей жизни. Одна только мысль, что ночью, во время ливня, и под атакой шквального ветра, дом может рухнуть, удесятеряла наше старание.

Толя вернулся, неся несколько сухих гладких