========== *** ==========

Изнуренная войной с Ваомией Бесвана давалась легко, пожалуй, даже слишком. Не в силах оказать должного сопротивления натиску реильской армии, один за другим покорялись города. На радость Корвусу, на которого, честно признаться, любо-дорого было смотреть. Стравив два государства, он выждал, покуда противники вымотают друг друга, и теперь заслуженно пожинал плоды своей манипуляции. После столь резвого начала войны Корвус нуждался в каком-никаком отдыхе, и тот определенно шел ему на пользу.

Но если с захватом земель сложностей не возникало, то с подчинением умов всегда стоило быть чуточку хитрее. И вот тут начиналась работа для Раунхильда. Дай Корвусу волю, он отправлял бы на плаху и жертвенные костры всех без разбора. На поле боя и за тактическими картами реильский царь показывал недюжинные таланты стратега, но в делах морали оставался откровенно плох. По-прежнему не видел разницы, чью кровь во имя Бога-Ворона проливать. Или не желал видеть.

В который раз Раунхильд поблагодарил себя за смелость едва ли не с самого начала всецело забрать в свои руки этот вопрос. Пускай и приходилось тратить уйму времени и сил на то, чтобы жители захваченных городов встречали сына Бога-Ворона и его служителей с открытыми сердцами. И чтобы на многочисленные казни смотрели не в суеверном ужасе, а как на справедливый суд. Но оно того стоило.

Вот и в этот раз, прошерстив кипу документов, списков и опросив с полдюжины сведущих людей, к концу дня старший жрец отобрал в жертвы тех, чью смерть бесванцы примут с одобрением. Оставалось только подготовить соответствующие распоряжения и надеяться, что все пройдет так же гладко, как выглядело на бумагах.

Раунхильд, не заметив, что кто-то вошел в кабинет, невольно вздрогнул, услышав за спиной голос Корвуса:

— Не спится?

— Хочу успеть подготовить указы к утру, — не отрываясь от исписанного резким почерком листка, ответил жрец.

Корвус подошел ближе, почти беззвучно ступая.

— Мой дорогой Раун, может, пора бросить эти глупости? — тихий заискивающий тон прошелся по коже легким ознобом, отчего где-то глубоко внутри все сжалось от предательской тоски.

— Ты сейчас не о бумагах, да? — тяжело вздохнул Раунхильд, рассердившись на самого себя за подобную реакцию, но перо все же отложил.

На шею мягко опустились прохладные руки, только их касание обожгло похлеще раскаленной стали. Раунхильд не удержался, сжал в своей руке одну из покрытых мелкими шрамами ладоней и поднес тонкие пальцы к губам.

— Ты же знаешь, я не могу.

Свободной ладонью Корвус нырнул под ворот рубахи, заставив своего жреца вновь поежиться от колкой дрожи.

— Не можешь или не хочешь? — вкрадчиво поинтересовался он.

Раунхильд смолчал. Сбившееся дыхание и так выдавало все мысли и желания жреца. Корвус настойчиво обхватил обеими руками его подбородок, вынуждая запрокинуть голову вверх и взглянуть на себя. Довольно улыбаясь, хищно сощурив глаза, он склонился над Рауном, укрыв их лица черным водопадом волос.

— Пощади, — только и успел бросить жрец, сам не зная, в шутку или всерьез.

— С этим не ко мне, — и он накрыл губы Раунхильда своими.

Дыхание перехватило, и сердцу стало невероятно тесно в груди. «Что же ты со мной делаешь?» — промелькнуло в голове, в то время как тело неистово жаждало большего.

С громким скрежетом ножек стула Раунхильд резко, так, что Корвусу пришлось его отпустить, выдвинулся из-за стола и поднялся. Не успел потерявший преимущество Корвус вернуться к роли искусителя, как жрец сам притянул его к себе, такого хрупкого, такого желанного. Обхватив его лицо ладонями, Раун лишь на долю мгновения замер. А затем притянул его губы к своим, вовлекая в глубокий поцелуй. Остервенело, исступленно. С жадностью заблудившегося в пустыне путника, что дорвался до воды. Слишком долго терпел, слишком долго себе запрещал.

С неохотой отрываясь, Раун вцепился в ткань рубашки Корвуса, отчего та жалобно затрещала по швам, и стянул ее с тощего тела, бросив на пол. Следом отправилась и его рубаха. Отринув мысли, что торопится, боясь передумать, Раунхильд подхватил Корвуса и подсадил на стол.

Вновь впился в тонкие губы, стирая с лица своего царя победную ухмылку, затем спустился ниже, жарко целуя шею, острые ключицы, попутно расправляясь с завязками его штанов.

— А говоришь, не можешь, — жарко выдохнул ему на ухо Корвус.

Не проронив ни слова в ответ, Раун резко стянул мешающуюся ему одежду и добравшись до напряженной плоти, властно, но ласково сжал ее в руке. Начал с небыстрых движений, дразня. Наслаждаясь тем, как ехидность на лице Корвуса сменяется истомой. Не выдержав, тот закусил губу и уткнулся Рауну в плечо, отчего непозволительно громкие стоны превратились в наполненное мучительным наслаждением мычание.

Царапаясь, рука Корвуса попыталась проскользнуть под ткань оставшейся на жреце одежды, но Раунхильд мягко перехватил его движение, закинув пытливую ладонь себе на шею. В нее тут же впились острые когти, заставив Рауна буквально зарычать и усилить хватку. Раззадоренный, он положил свободную руку Корвусу на затылок, запустил пальцы в волосы и потянул, принуждая поднять голову, чтобы, наслаждаясь результатом своих ласк, видеть его лицо. Полуприкрытые веки, томительно сведенные брови и приоткрытые уста, с которых под напором Рауна срывались тягучие стоны, что раз за разом жрец воровал дерзкими поцелуями. Упиваясь его нестерпимым желанием, Раунхильд опустил руку на изрезанную спину и прижал Корвуса к себе сильнее, а после ускорил темп. Корвус задрожал в его руках, выгнулся и крепко сжал коленями бедра любовника. Не дав Рауну вновь поймать свои губы, Корвус вцепился в мочку его уха, яростно прикусив, отчего сдавленно вскрикнули оба, один от боли, другой от пика наслаждения.

Тяжело дыша на пострадавшее ухо своего жреца, Корвус вновь попытался освободить того от лишней одежды, но в этот раз Раун чувствительно сжал его запястье. Корвус отстранился, в его помутневшем взгляде не сразу прочиталось понимание.

— А еще меня называют жестоким.

Раунхильд молча сглотнул. Боги, как же он по нему истосковался, как же он его хотел! Но не мог себе позволить. Не стоило позволять и того, что произошло сейчас, но что сделано, то сделано. Видеть блаженство на его лице, чувствовать, как он дрожит под его руками, касаться его