Пока домашний голем, поблескивавший бронзой и кварцем, накрывал стол для ужина, Жозеф нетерпеливо ерзал на жестком стуле с высокой спинкой. Есть совсем не хотелось, в гостиной ждала интереснейшая книга «Сравнительные жизнеописания жрецов-воинов», но он был твердо уверен, что о малейшем нарушении домашних правил голем непременно доложит отцу. Напрашиваться на неприятности не стоило. Уж лучше запихнуть в себя хоть немного сверхполезной гадости, а остальное размазать по тарелке. Этот фокус в отсутствие отца Жозеф проделывал неоднократно.

– Приятной вечерней трапезы, юный господин Жозеф, – вежливо пропел голем и направился в дальний конец столовой, чтобы там с чашей для омовения рук дожидаться конца ужина.

Жозеф вздохнул и развернул накрахмаленную салфетку.

«Когда я вырасту и стану великим магом, таким как отец, – подумал он, аккуратно беря кончиком серебряной ложки несладкую кашу, – ни за что не буду держать в своем замке големов. Заведу живых слуг… с ними поговорить можно… наверное. А еще лучше, если у меня будет собака. Настоящая живая собака – это… это замечательно! Рене просто дурак, у него такой хороший щенок, а он... свою собаку я сам буду кормить и расчесывать… Так, кажется, хватит, можно больше не есть. Фу, ну и дрянь. Почему все полезное такое противное?»

В «малой» гостиной еще один голем включал один за другим осветительные шары. Яркий свет лишал огромную комнату малейших признаков уюта.

– Хватит! – сердито сказал Жозеф.

– Осмелюсь заметить, юный господин Жозеф, недостаточное освещение портит зрение, – наставительно пропел голем. – Прикажете задвинуть шторы?

– Нет. Уходи.

– Слушаюсь, юный господин Жозеф, – голем церемонно поклонился и вышел.

Жозеф показал ему в спину язык, быстро выключил большую часть шаров и, схватив толстенную книгу, забрался с ногами в массивное кресло. Конечно, отец не любит «подобную расхлябанность», но его сейчас нет и не будет еще целую неделю, можно немного расслабиться.

На сто четырнадцатой странице выяснилось, что «Сравнительные жизнеописания жрецов-воинов» не так уж интересны. Пожалуй, если заменить трехцветные гравюры на обычные диаграммы, книга ничем не будет отличаться от учебника по истории магии.

Жозеф зевнул. Свернувшаяся клубочком в камине саламандра подняла головку и тоже зевнула.

– Лентяйка, – сказал ей Жозеф. – Думаешь, раз отец в отъезде, то танцевать не обязательно?

Саламандра развернулась и посмотрела на него. Жозеф сам не знал, как ему с недавних пор неожиданно стало удаваться ее понимать, но мог поклясться, что взгляд был вопросительным: «Тебе этого действительно хочется?»

– Ладно, спи дальше. Или ты голодная?

Саламандра подпрыгнула, перевернувшись в воздухе, и энергично кивнула.

Выбрав на подставке несколько поленец, Жозеф положил их в камин. Саламандра, ярко вспыхнув, набросилась на сухое дерево, мгновенно расцветшее языками пламени.

– Ты еще и обжора, – фыркнул Жозеф.

Огненная ящерка не обратила на него внимания. Она кушала.

Жозеф не помнил, когда саламандра появилась в самом большом камине замка, но знал, что это было где-то в промежутке между его рождением и уходом мамы. Если честно, маму он тоже почти не помнил. Очень красивая и надменная дама на парадном портрете казалась чужой и никак не связывалась с оставшимися в памяти душистым теплом и негромким смехом. Однажды Жозеф робко поинтересовался, почему отец не уберет портрет, на что тот холодно ответил: «Формально эта женщина все еще является моей женой».

Наевшаяся саламандра довольно развалилась на рдеющих углях. Отец поймал ее во время последнего южного похода на одном из многочисленных пожарищ, которые остались на месте вражеских городов, и привез домой вместе с другими трофеями: старыми свитками, покрытыми неразборчивыми письменами, странно мерцающими кристаллами и шкатулками с редчайшими, растущими только на Юге, травами, благоухающими даже сквозь плотно закрытые крышки. «Ты своего не упустишь, Антуан, – сказал как-то Готье де Ла Мер, выкладывая на стол тяжеленькие туго набитые замшевые мешочки. – Столько золота за всего два паршивых кристалла…». «Паршивые – не берите. Целее будут» – невозмутимо ответил отец и маленький Жозеф, наблюдавший из-под шторы, восхитился: поговаривали, что старого Готье боится сам Император, а вот отцу все равно. «Куда тебе так много, живешь ведь как отшельник… – продолжал ворчать де Ла Мер, внимательно рассматривая кристалл на просвет. – Между прочим, очень зря. Разве можно из-за какой-то…». «Это не ваше дело, Готье, – отрезал отец. – Проверили, кристаллы хорошие?». «Кристаллы хорошие, а вот характер у тебя, Антуан, отвратительный, – де Ла Мер спрятал покупку в другой мешочек, бархатный, и, кряхтя, встал. – До встречи». Отец пробормотал вслед исчезнувшему в облачке дыма могучему старику несколько незнакомых Жозефу слов и, повернувшись, заметил сына. «Я тебе разрешал здесь находиться? (Жозеф испуганно помотал головой). Немедленно в учебную комнату!».

Жозеф поежился и саламандра снова приподняла головку.

– Вообще-то отец не злой, – объяснил ей Жозеф. – Строгий, да, но так и надо.

Саламандра выразительно изогнулась: «Тебе легко говорить, не ты же сидишь десять лет в запечатанном камине».

– Что делать, вы, саламандры, очень опасные. Я тебя выпущу погулять, а ты весь замок спалишь.

«А ты умеешь?»

– Умею – что?

«Выпустить меня!»

– Ну… наверное, да. Отец учил снимать подобные заклинания.

«Ой, выпусти! Выпусти!»

– Еще чего!

Саламандра заметалась по камину.

«Я ничего не спалю! Я осторожно!»

– Так я и поверил! Натворишь что-нибудь или улетишь, а мне от отца знаешь как влетит!

«Трусишка!»

– Да мне нельзя чаровать вне учебной комнаты до шестнадцати лет!

Саламандра презрительно дернула хвостиком и отвернулась.

– Юный господин Жозеф, наступило время отправляться в спальню, – пропел от дверей голос голема.

Жозеф вскочил и с облегчением убежал от камина.

На следующий вечер он пришел в гостиную с некоторой опаской, но саламандра лишь приветливо кивнула и с удовольствием занялась предложенными полешками. Жозеф снова забрался в кресло и задумался. Ящерку было