быть, путалась с сэром Деннисом Пэком, командовавшим бригадой дивизии Пиктона в сражении при Ватерлоо, или с адмиралом Фоли в битве на Ниле.
У нее были свои убеждения и в том, что касается поведения, так что она втолковывала ему их, даже когда готовила кашу: «Бесстрашие — удел сильных, а смирение — слабых», «Рыцарство в отношении всех женщин». Расписанные золотом, как знамена, имена великих висели в маленькой комнате, а в воображении обоих повсюду были рыцари.
Когда-то Чарльз Дойл лелеял надежду сделать из своего сына удачливого бизнесмена, который хорошо владеет арифметикой: это как раз то, чего не хватало ему самому. Но эта надежда выглядела сейчас едва ли осуществимой, ибо мальчик не проявлял склонностей к арифметике. Среди писателей его раннее восхищение капитаном Майн Ридом с его буффало и индейцами сменилось увлечением сэром Вальтером Скоттом, хотя, кажется, единственная книга, которую Артур читал и перечитывал, была «Айвенго». В нем также проснулся аппетит анаконды и неутолимая жажда драться, что озадачивало его отца и доставляло удовольствие матери, когда перепачканный грязью победитель с самодовольным видом возвращался домой.
Такие склонности вызвали бы одобрение и старого Майкла Конана. Они назвали мальчика Артуром Конан Дойлом в честь двоюродного деда, который был острым критиком-искусствоведом и редактором журнала «Арт джорнэл», а сейчас жил в Париже на авеню Ваграм.
«Чарльз, мы не должны забывать о дворянском происхождении твоей семьи», — говорила Мэри. При этом она сердито топала ногой.
«Почему ты улыбаешься, Чарльз? Разве это не правда?»
«Нет, нет, дорогая. Я улыбаюсь просто потому, что ты такая ярая защитница генеалогии».
«А почему бы нет, скажи на милость? На мне лежит такая обязанность. И на тебе тоже. В конце концов, Конаны — наследники герцогской династии Бретани».
Двоюродный дедушка Майкл Конан, который послал мальчику свою первую иллюстрированную книгу о королях и королевах Франции, был немало позабавлен литературной композицией, выполненной господином Артуром в пятилетием возрасте. Композиция состояла из мечей, ружей и пистолетов, с которыми бенгальского тигра бесстрашно преследовали и загоняли в пещеру. Дедушка Конан тоже высказал определенные взгляды в отношении образования парня. «Убеди его, — грохотал он, — в необходимости решить этот больной вопрос с арифметикой. Убеди его в нужности умножения, деления, правила трех и заставь практически заняться географией. Скоро я познакомлю его с географическими картами».
Для будущего образования дедушка Конан советовал избрать Иезуитскую школу.
Итак, молодой Артур, выглядевший в том 1869 году далеко не ангельски, прибыл домой на первые летние каникулы из Ходдер-Хаус, подготовительной школы к великолепному иезуитскому колледжу в Стоунхерсте. Еще год-два — и он поступит в сам Стоунхерст. Слава Богу, его отец вознес страстную молитву и тем самым сохранил свое влияние. Мэри с ее состраданием и упрямством, как он иногда подозревал, не была истинной католичкой.
Что касается самого себя, то, как признавал теперь Чарльз, после его последнего обращения к Дику, который был бессилен, он не получит никакого повышения. Он останется человеком, который может работать на чьи угодно интересы, за исключением своих собственных.
За двадцать лет его оклад в Управлении работ вырос с 220 фунтов стерлингов до королевской суммы в 250 фунтов. Правда, иногда его рисунки приносили ему еще до сотни в год. Он спроектировал фонтан во дворце Хоулируд и великолепный оконный переплет для собора в Глазго. Но где же были теперь все его прекрасные мечты?
Его отец Джон Дойл умер в январе прошлого года. Чарльз испытывал ужасные опасения, что поездка в Эдинбург, тем более в отвратительную погоду, могла ускорить конец «Лорда Джона». Джеймс заверил его, что все эти опасения — ерунда, но так или иначе они оставались. Он не сомневался, что дом на Кембридж — Террас, где многое напоминало о танцах и уроках фехтования под резным потолком, останется таким же, как и был. Дик после долгой-предолгой ссоры с журналом «Панч» стал нештатным художником-иллюстратором. Джеймс издавал газету «Кроникл оф Ингленд» и сам ее иллюстрировал. Генри, близкий друг кардинала Вайзмана, в этом году был назначен директором Национальной галереи Ирландии.
Добрые, любящие ребята! «Генерал-губернатор» гордился бы ими!
Чарльз Дойл все больше и больше уходил в себя. Он полюбил рыбалку, потому что она отвлекала его от этого суетного мира. Для семьи он становился странным долгобородым чудаком с утонченными манерами, непричесанным аристократом. Каждый день он проходил долгий путь от дома до работы во дворце Хоулируд и обратно, рассеянно поглаживал детей по голове, примерно так же, как гладил кошек. В рисовании его воображение переключалось с комических и таинственных сюжетов на гротескные и даже ужасные. Сейчас на мольберте перед ним была одна из таких почти законченных акварелей. В мрачных синих и белых красках она изображала ужасных тощих чудовищ с вращающимися глазами, которые, размахивая руками, прыжками гнались по погосту за насмерть перепуганным ребенком, только что добежавшим до кельтского креста.
Темные силы и избавление от них, сдутые листья перед лицом дьявола. Он хотел назвать эту картину «Спасительный крест». В его голове роились и другие подобные образы, выполненные в бледных оттенках кривыми линиями. Может быть, не следовало возиться с этой работой, которая не будет пользоваться спросом, в то время как у бедной суетливой Мэри было столько дел, но вся работа в мире сейчас казалась ему почти бесполезной.
А кроме того, было гораздо приятнее отправиться на рыбалку.