ЛЕОНИД РЕПИН
ОГЮСТ ПИКНАР * ДВАЖДЫ ПЕРВЫЙ
СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ УЧЕНОГО

*

© Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1975 г.

О тех, кто первыми ступили на неизведанные земли,

О мужественных людях — революционерах,

Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше.

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве.

Кто с детства был настойчивым в стремленьях

И беззаветно к цели шел своей.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЫШЕ ПТИЦ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Мы поднимаемся! — воскликнул с удивлением Пауль Кипфер, приблизив лицо к иллюминатору гондолы.

— Да нет же, — ответил Огюст Пиккар, склонившийся над приборами. — Еще не было команды на подъем.

— Но под нами фабричная труба! Взгляните, профессор!

Пиккар оставил приборы и, не имея возможности выпрямиться — гондола была слишком тесна для него, — согнувшись, придвинулся к круглому оконцу.

Прямо под ними плавно покачивалось, удаляясь все дальше и дальше, нацеленное в небо орудийное жерло красной кирпичной трубы. Такой странной она казалась отсюда, сверху…

«Что они, в самом деле… — с раздражением подумал профессор. — Ведь было условлено: без команды не выпускать. О чем они там, внизу, только думают. Лишь бы избавиться от этих двоих чудаков — пусть летят себе. Наверху-то, надо полагать, одумаются»… Профессор снял очки, достал платок и привычным жестом протер стекла.

Пиккар не знал еще, что стратостат просто вырвался, буквально ускользнул из рук стартовой команды.

Дул сильный порывистый ветер, гондола, уже готовая к старту, упала с тележки. Нервы у всех были предельно напряжены. Пиккар придирчиво осмотрел гондолу — тонкую алюминиевую скорлупу толщиной всего три с половиной миллиметра, нашел на ней заметную вмятину и обнаружил, что от удара повредился один из двух кислородных приборов. Тогда и решили продеть через строповое кольцо еще одну толстую веревку — так будет надежнее. Вот эта веревка и вырвалась из рук, освободив стратостат без команды.

Профессор снова приник к иллюминатору, и внезапное чувство радости охватило его. Стратостат, похожий на гигантскую сушеную грушу, безмолвно, словно видение, стремился в темное небо. В такой тишине можно услышать свое дыхание.

Перед взглядом Пиккара из плотной предрассветной мглы вырастал город, который он хорошо знал и любил.

Вот где-то здесь должно быть двуглавое здание ратуши, а перед ней старый фонтан. А вот здесь, будь светлее, наверное, можно было бы увидеть знаменитый собор.

«Ну вот. Я все-таки сделал это», — подумал Пиккар.

Было 27 мая 1931 года. Три часа пятьдесят семь минут. Впервые в истории человек стартовал в стратосферу.

…А за день до этого он шел один по улицам Аугсбурга, шел не спеша, иногда останавливаясь, чтобы лучше запомнить фасады — лица домов. Ему хотелось перед первым полетом собраться с мыслями, сосредоточиться. Ему просто хотелось побыть одному. А этот город так хорошо располагал к размышлениям.

Старый-старый город… Ему почти две тысячи лет. Многое он видел за свою долгую жизнь, многое бы смог рассказать, умей говорить камни, из которых сложены стены его старых домов. Сколько бурных событий разыгралось подле древнейших его стен, сколько людей прошло мимо них — пришло из ниоткуда и ушло в никуда… Вышли из бесконечности времени и в нем же и растворились. Мало кто из них сумел оставить что-то после себя. Зато другие что-то вносили в город, строили и обновляли его, мостили улицы, воздвигали соборы, сооружали фонтаны. Две тысячи лет город копил в себе труд людей, впитывал их вдохновение, потому что без вдохновения невозможно создать архитектурных шедевров.

Время, время… Что самые грозные силы природы в сравнении с ним? Оно сравнивает с землей цветущие города, засыпает их песком, и вот уж не скажешь, что когда-то здесь кипела шумная, яркая жизнь. И оно же, время, создавало такие вот города, где прежде, возможно, никогда не жил человек. Время всесильно и своенравно.

И все же камни могут говорить о себе. Уйдите дальше от пестрой, суетливой толпы, встаньте напротив древнего дома, и, быть может, вы найдете с ним общий язык. Его камни расскажут о тех, кто строил его, о тех, кто жил в нем, заботливо очищая от пыли времени, оберегая от старости, согревая изнутри живым теплом человека. Домам очень нужно это тепло: они быстро разрушаются, если в них не живет человек.

Вот этот старый кирпичный дом. Крутая высокая кровля, укрытая плотной чешуей черепицы, почерневшей от времени. А на фасаде — густая паутина из стеблей плюща. Нигде ни листа, стебли уже стары, но держатся крепко, и кажется, что это кровеносные сосуды старого дома. Когда-то этот фасад был весь сплошь зеленым, и только небольшие оконца с белыми рамами, прорезанные в стене асимметрично, раздвигали густую зеленую сень. Но это только кажется, что окна размещены где попало: строитель был расчетлив и думал прежде всего об удобстве. И два железных фонаря без стекол. Интересно, сколько десятилетий, а может, столетий назад зажгли их последний раз… Добротный купеческий дом.

А рядом, почти вплотную к нему, дом побогаче. Он и выше, и окон на фасаде побольше, и над тяжелой дверью — витиеватый выпуклый герб: щит, увитый золоченной некогда лентой, а на нем звезды и парусник. Здесь жил богатый купец. Наверное, корабль с этим гербом хаживал по многим морям…

Пиккар любил разглядывать старинные изображения парусников. Вот и сейчас он стоит, думая о чем-то своем, глядя на этот корабль.

Он знал, что Аугсбург всегда был купеческим городом. Разве только поначалу, когда его заложил римский император Август в ознаменование одной из своих побед, он был небольшим поселением. Здесь жили крестьяне, ремесленники. А рядом река, готовый путь в иные края и страны, а город у реки чаще всего становится торговым купеческим городом.

Аугсбург всегда был богатым