Яна Павлова Маркиза с хутора Нижние Шатуны

Глава 1

Надо подкинуть дров в печку, на ночь тепла не хватит. Вот ведь, научишься на старости лет всему, когда придет неожиданность в виде двух амбалов и одного утонченного юриста к вашему благоустроенному порогу. Как я оказалась в маленьком домике на краю леса, на хуторе из пяти домов? Да очень просто.

Жила себе такая вся из себя королевна, горе не мыкала, ни черта не делала, тяжелее кошелька ничего не поднимала, за мужем, как за каменной стеной. А муж возьми, да и свали в неизвестном направлении. Фирма обанкрочена, дом заложен, счет арестован, карточки заблокированы. Ничего не забыла? А-а-а, да, вот ещё — драгоценности отобрали амбалы, показав долговые расписки Берта, осталась мне только моя машина, которая в этот исторический момент была в ремонте. На сборы дали два часа и выставили за дверь, как выразился сверхвежливый юрист, " с тем, что сможете унести в руках". Я смогла унести два чемодана, большую сумку, перекинутую через плечо и внушительный баул.

Телефон не забрали и, просто само благородство, серьги, цепочку и кольца, которые были на мне, снять не заставили. Кошелек не проверили, а там, между прочим, кроме карточек и наличные были, целых пятьдесят тысяч.

И вот иду я по идеально асфальтированной дороге закрытого коттеджного поселка в самом начале сентября в норковой шубе поверх пальто, а что делать? В два чемодана много ли положишь? Не оставлять же упырям. На голове норковый берет, на ногах сапоги для завершения образа элитной сумасшедшей. Постучаться к соседям? Да ладно, кто откроет жене сбежавшего, обанкротившегося миллионера, которая тут вся такая с задранной головой ходила.

Вызвала такси, сняла шубу, пальто, осталась в кожаной куртке, а вы как думаете, одежда должна быть многослойной. Таксист крякал, качал головой, но кроме "Куда вас везти, дамочка?" ничего не сказал. Спасибо ему за это. Дамочка тридцати двух лет почесала лоб идеально сделанным гелевым ноготочком и выдала.

-А отвезите меня на хутор Нижние Шатуны.

Водитель икнул, заозирался вокруг, видимо в поисках дурдома, не нашел и включил навигатор. Пробормотал.

-Вот черт, и правда есть такой, сорок километров всего.

Пока ехала, размышляла. К родителям не поеду. Я с ними не общалась уже пятнадцать лет. Не люблю своих родителей. "О, как же так, родители — это святое, их надо любить, благодарить и так далее", — воскликнут сейчас осуждающе большинство людей. Я благодарна за то, что как пел Высоцкий "Спасибо вам святители, что плюнули, да дунули, что вдруг мои родители зачать меня задумали", но на этом всё.

Папа мой — высокий партийный начальник, перелицевался в 1991 году из красного в ярко-белый цвет, мама — пламенная коммунистка, возглавлявшая в горкоме отдел культуры, осуждавшая и запрещавшая всё и вся вокруг вдруг прозрела, полюбила западную культуру, рок и перфомансы. С детства я видела их ложь, лицемерие и во мне бурлил протест. Я слышала их разговоры, как они обсуждали только что ушедших "нужных" гостей и меня тошнило от их притворства. А когда в шестнадцать лет я забеременела и ушла из дома с Аликом отец сказал.

-Связалась с бандитом, опозорила нас! Вот бросит тебя твой Альберт, приползешь на коленях…

Не люблю ползать, особенно на коленях.

Алик, Берт… Мы оба ненавидели наши имена. Он — Альберт, я — Анжелика. Алик и Эн, Берт и Лика. Как могли назвать деревенского мальчишку Альбертом? "Мамаша сериалы сильно любила", — говорил он. Его родители пили, сильно, и он сбежал из дома, из глухой деревни, в пятнадцать лет.

Мы познакомились, когда мне было шестнадцать, а ему двадцать семь.

-Девушка, а что это вы так поздно одна ходите? Не страшно?

Я посмотрела на парня преградившего мне путь. Весь в фирме, в зеркальных очках, высокий, накачанный, мечта одним словом. Ну, и я тоже девочка "ничего себе" — желтые лосины, джинсовая юбка с белой оборочкой и надписью Lambada, на голове залакированный начес. А на дворе душный сентябрь 1994 года.

-С тренировки иду, по карате, — надувая пузырь из жвачки ответила я. — Так что могу проводить, если боишься по Москве вечерами ходить.

-Ха-ха-ха, — засмеялся он, запрокинув голову, — а поехали со мной, поужинаем в ресторане…

-Да пошел ты, — я попыталась его обойти, но парень перехвалил мою руку. — Пусти, у меня в сумке гантели, тресну по башке!

Потом, спустя много лет он всё не мог поверить, всё спрашивал: "Ты серьезно треснула бы меня гантелями?". "Треснула бы" — отвечала я, и это было чистой правдой. Я всегда говорила правду, не терпела лжи, мне её дома хватало.

Я тогда ушла, и не подозревала, что Берт за мной проследил и утром ждал меня возле подъезда с цветами…

Глава 2

-Да что б тебя мышь покусала, черное ты недоразумение. Кто разрешил сожрать мою колбасу? Я тебя спасла, отмыла, откормила, а ты мой бутерброд слопал, я для тебя не авторитет значит? А если веником?

На все мои пассажи кот ответил ленивым "мяу" и принялся намывать лапкой наглую черную морду.

-Тебе тембр моего голоса ничего не говорит? Ты кем себя возомнил, а?

Кот не проникся, посмотрел на меня с жалостью, а потом вдруг прыгнул на руки и заурчал.

-Это моя карма, как только слинял муж, завелся кот, — пробухтела я, поглаживая мягкую шёрстку.

Подложила дров в чугунную печку и засмотрелась на пламя. Этот дом был моим капризом. Я из старой развалюхи сделала пряничный домик. Зачем? Ну, капризная я была принцесска. Мы как-то возвращались от партнеров Берта по бизнесу, у них было поместье, настоящая дворянская усадьба, чуть ли не шестнадцатого века. Роскошный дом с кучей комнат, английский сад, аллея, прислуга. Помещики, одним словом. На самом видном месте — родословная. Вот только дорога подкачала, не было туда асфальта, проселочная грунтовка, да еще и через лес.

Берту необходимо было вернуться в Москву, и мы отправились домой, несмотря на темноту и туман, такой густой, что вытянутой руки было не видно. А потом полил ливень, Берт свернул не на ту дорогу и мы застряли. Впереди светились несколько огоньков, так мы оказались на этом хуторе. Постучались в самый крайний дом. Когда дверь открылась, я испугалась и аж вскрикнула. Старуха, стоявшая на пороге, была страшная, как Баба-Яга. Горбатая, с крючковатым носом, и черными, пронзительными глазами.