Игорь Владимирович Курукин
На пути в Индию
Персидский поход 1722–1723 гг.
Вступление императора Петра I Великого в Тарки 13 июня 1722 года. Картина Ф.А. Рубо. 1893 г. (Дагестанский музей изобразительных искусств им. П.С. Гамзатовой)
Предисловие
Се знойные Каспийски бреги,
Где, варварски презрев набеги,
Сквозь степь и блата Пётр прошёл…
М.В. Ломоносов.
Ода на день восшествия на престол ея
императорского величества государыни
императрицы Елисаветы Петровны 1748 года
«…Тако в сих краях, с помощию Божиего, фут получили, чем вас поздравляем» — на радостях писал 30 августа 1722 года Пётр I в Петербург из только что открывшего ему ворота Дербента. Поход на Каспий стал отправной точкой «Кавказских войн», — длительного процесса присоединения к России территорий от Кубани и Терека до сложившихся в XIX в. границ с Турцией и Ираном. Неудивительно, что тогда же стали появляться первые исторические описания этого предприятия
[1], полковые истории
[2], труды биографического жанра
[3], порой содержавшие утраченные впоследствии или труднодоступные источники, и публикации документов, не потерявшие значения до нашего времени
[4].
В 1951 году вышла первая и единственная в советское время монография В.П. Лысцова, посвящённая этому петровскому «проекту»
[5]. Автор подробно рассмотрел предысторию военно-политической акции и её ход. Однако он сразу же подвергся критике за стремление выявить «якобы имевшие место» экономические цели петровского похода, в результате чего, по мнению рецензента, продемонстрировал не «прогрессивный характер присоединения неиранских народов», находившихся «под турецким игом и персидским гнётом», а «стремление [России] к захватам»
[6]. Добротно сделанная монография, однако, не исчерпывает всех имеющихся источников. С тех пор в отечественной историографии не было отдельных исследований по теме, за исключением очерков и экскурсов в работах военно-исторической тематики
[7] и в трудах, посвящённых внешней политике России XVIII столетия
[8]. В последнее время вышли публикации ряда документов и статей, характеризующих положение Низового корпуса
[9].
Другие аспекты пребывания российских войск и администрации в Прикаспии рассматривались в работах историков бывших советских союзных и автономных республик под углом зрения истории данного региона и народа и преимущественно с позиции совместной борьбы против турецких или иранских притязаний
[10]. Появлялись подобные исследования и позднее
[11], но уже с иными оценками: былые «содействие экономическому развитию» и защита «от грабежей и насилий иранских захватчиков и турецких наймитов» именуются оккупацией, а «измены сепаратистски настроенных местных феодалов» — «антиколониальными выступлениями в русской оккупационной зоне». Прежняя «помощь» со стороны России соответственно трактуется как реализация собственных планов или стремление к «порабощению» закавказских народов
[12].
Однако тема отнюдь не представляется «закрытой». По печальному признанию одного из известных специалистов, «прошлое народов Кавказа превращено в мозаику воюющих между собой национальных историй. Они исполнены мифами о "нашем" великом культурном и территориальном наследии, на которое якобы покушаются соседи — "варвары", "агрессоры" и "пришельцы"»
[13]. Однако более плодотворными представляются современные исторические подходы, выдвигающие на первый план новые «измерения» прошлого — военно-историческую антропологию, историю повседневности, изучение социальной психологии и представлений современников изучаемых событий.
Появившиеся в последнее время сочинения представляют собой беллетристические произведения
[14]либо поверхностные обзоры, в которых, к примеру, идёт речь о планах «завоевания Южного Кавказа» в духе так называемого «завещания» Петра I; о не имевших места в действительности занятии русскими Мазандерана, столкновениях с турецкими войсками и убийстве российского посла
[15]. Даже в научных работах можно встретить ошибочные утверждения о возвращении императора на юг в 1723 году и повторном занятии им Дербента
[16] или о захвате Астрабада войсками корпуса
[17].
Действия России на Востоке по-разному оцениваются в научной и педагогической литературе — как «военное столкновение с Персией»
[18], военная помощь шахскому Ирану
[19], своевременное предупреждение турецкого вторжения
[20], решение национальной задачи обеспечения безопасности юго-восточных рубежей
[21] или «колониальное освоение захваченных территорий» с целью завоевания Закавказья
[22]. Не случайно непроработанность этого сюжета приводит к «устранению» его не только из школьных учебников, но и из академических трудов
[23].
Автор стремился представить документированный рассказ о первой большой внешнеполитической акции Российской империи за пределами традиционной сферы её влияния. Персидский (или, как предлагали его называть некоторые историки, Каспийский) поход Петра I 1722–1723 годов стал попыткой реализации имперских задач внешней политики. Кроме того, петровский марш на Восток стал началом длительного процесса присоединения Кавказа. Не вдаваясь в споры о природе и содержании событий «Кавказской войны» в её привычных рамках, нам кажется справедливым мнение о наличии не одной, а нескольких таких войн в период с 1722 года до подавления последнего большого восстания в Чечне и Дагестане в 1878-м. А ещё точнее, не столько собственно войн, сколько сцепления разнохарактерных и разновременных конфликтов — внутреннего развития горских обществ, их сопротивления российскому продвижению на Кавказ, борьбы российских властей с набегами, межэтнических столкновений и непрерывных усобиц, наконец, столкновения различных цивилизаций и борьбы за раздел Закавказья между великими державами
[24].
Об устойчивом интересе к данной проблематике говорит появление в последнее время диссертаций по различным проблемам истории Кавказского региона и его взаимоотношений с Россией в XVIII веке
[25]. Свидетельством того, что подобная задача назрела, стало появление исследования дагестанского историка Н.Д. Чекулаева о российском присутствии на