- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (16) »
Борис Пармузин ПАМЯТЬ
Есть у людей военного поколения нечто общее: однажды пройдя по военным дорогам, они проходят по ним вновь и вновь. Не раз возвращает их в прошлое память, потому что в этих дорогах и радость встреч и боль воспоминаний. Фронтовая дорога Бориса Пармузина началась в 1943 году сразу после окончания средней школы. Сначала он курсант военного пехотного училища, а затем командир стрелкового взвода. Все увиденное и пережитое откладывалось в памяти, а пришло время — и оно перенеслось на страницы газет, журналов, книг. После службы в армии, учебы в Ташкентском юридическом институте, работы в ЦК ЛКСМ Узбекистана Борис Пармузин становится журналистом. Сотрудничает в газетах «Комсомолец Узбекистана» и «Вечерний Ташкент», в журнале «Звезда Востока». В 1954 году Пармузин издает свою первую книжку — сборник стихов «Рождение песни». За первой последовали другие. Книги стихов, рассказов, повестей, романов. И конечно же, основные герои его произведений — люди в солдатских шинелях, добрые сердца которых вместили в себя мужество и гуманизм. И повсюду, это видел писатель, бывая в зарубежных поездках, эхом откликнулась человеческая память на незабываемый подвиг простого советского воина. «Память». Так и назвал Борис Пармузин новую свою книжку. Родилась она в результате зарубежных поездок писателя.
Неожиданные слезы
Барбара Навроцкая написала романы «Две любви», «Обычный день драмы», «Поединок» и несколько книг-репортажей о Греции, Италии. Теперь она работала над книгой о Советском Союзе. На моих глазах заполнялся не один блокнот. Барбара застывала перед изразцовыми плитками Регистана. Она внимательно рассматривала минарет Калян. Долго, жадно расспрашивала маргиланских мастериц о необычных красках знаменитого шелка. В Бухаре водитель такси после долгого молчания все-таки спросил: — Как сейчас выглядит Варшава? — Вы там бывали? — оживилась Барбара. — Да… Но очень давно. Я участвовал в освобождении города. Страшно было смотреть… — Я помню… — вздохнула писательница. — Но сейчас там другой город. Совсем другой. — Я рад за вас… — сказал водитель. — У нас тоже стало иначе. Я вернулся с фронта — на каждом шагу война давала о себе знать. Детские дома, хлебные карточки… Да что там говорить… — После короткой паузы он добавил: — Вот мы подъехали к парку. Там мавзолей Самани. И Барбара писала, писала… Вернувшись в Ташкент, мы побывали на ВДНХ Узбекистана. Экскурсовод, женщина средних лет, познакомилась с писательницей и пригласила: — Прошу. Начался обход первого зала. Указка словно подчеркивала главное в спокойном рассказе экскурсовода. — Это наши герои войны… Барбара знает и помнит войну. Ей пришлось совсем девчонкой участвовать в Варшавском восстании. — Герои Советского Союза, ныне здравствующие… — указка прошлась под портретами. — А вот генерал Сабир Рахимов, погиб при освобождении Польши. Барбара медленно сняла очки. — Что с вами? — испуганно спросила экскурсовод. — Ничего, сейчас пройдет. Барбара никак не могла найти платок среди блокнотов, которыми была забита сумочка. — Сейчас, сейчас… — Право, перестаньте, — голос у экскурсовода дрогнул. Шагнув к писательнице, она обняла ее, стараясь скрыть свои слезы.
Поэтический город
Я невольно вспоминаю, как по этой улице спустя несколько месяцев после землетрясения ехал на текстильный комбинат с югославским писателем Иване Потрч. Он задал обычный вопрос, как называется улица. — Шота Руставели… Иване Потрч улыбнулся. — У вас поэтический город. Он уже записывал названия улиц: Пушкина, Гоголя, Навои, Толстого, Мукими. А на другой день мы стояли у стен здания, которое возводили военные строители. Здесь рождался город-спутник Сергели. Уже вырисовывались его контуры: дома, улицы, площади… Нетерпеливые строители кое-где установили самодельные дощечки с названиями будущих улиц. — «Имени генерала Карбышева…» — прочитал гость. — Я знаю о судьбе этого героя. Иване Потрч рассматривал разгоряченные лица солдат. — Как они похожи… — невольно вырвалось у гостя. — На кого? — не понял я. — На тех, кто освобождал нас. Тогда… в сорок пятом… Из концлагеря. Он задумался. Я решил не продолжать разговора, не будоражить память о страшных днях, проведенных за проволокой фашистского концлагеря. Их было много, этих дней. Партизан и литератор Иване Потрч провел в заключении более двух лет. — Откуда они? — гость кивнул на военных строителей и улыбнулся. — Если не тайна. Я тоже улыбнулся. — Нет, не тайна… Здесь, по-моему, люди из всех республик. — Те солдаты тоже были из всех республик… Потом мы знакомились с солдатами. Во время перекура Иване Потрч с удовольствием, в который раз, просил исполнить «собственную» песню. Молодой солдат склонился над гитарой и, лихо рванув струны, запел о том, как ребята привыкают к жаре, как ее они уже совсем не замечают.
Позади остаются туманы.
Здесь под солнцем Ташкента наш дом…
Воды Нарына
От летнего ветра падали каштаны. Колючая скорлупа, едва коснувшись земли, мгновенно трескалась. В Ялте уже была осень. Сад заглядывал в окно, отражаясь в зеркальной стене. Против стены находится кровать. Многие годы Николай Бирюков любовался этим садом. Отрываясь от работы, он смотрел на стену, где жили и колыхались зеленые ветви. А свет из окна падал на странички новой рукописи. Николай Бирюков работал каждый день. Эта комната служила кабинетом. Здесь собраны подарки и сувениры читателей, книги писателя, изданные на самых разных языках. Анна Ильинична Бирюкова — жена писателя, его большой друг и помощник — достает скромное издание и протягивает одному из гостей: — «Чайка»… — узнает Нгуен Ван Бонг. — Наша «Чайка»! Он смущенно
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (16) »