открывали места, где раньше висели картины. Полки и бра тоже стояли пустыми. Лимптон попытался представить это место в расцвете сил.

Слева располагалась кухня, оборудованная лучшими приборами, которые мог себе позволить девятнадцатый век, но вряд ли двадцатый: пузатая печь, тяжёлый мясницкий стол, каменный камин, увешанный крючками и так далее. Следующим был кабинет, полки которого грустно смотрели без книг.

Всё, - сообразил Лимптон, - всё продано, бедняга.

- Это особенная комната, куда я вас веду, сэр, - скрипнул голос Брауна.

Он звякнул связкой ключей. Это было в конце длинного тёмного коридора, где находилась дверь, и Браун с небольшим нажатием открыл её.

Лимптон, прихрамывая, вошёл за хозяином, затем мог только стоять, глядя наружу. Поскольку это была особая комната его хозяина, Лимптон вполне ожидал увидеть современную антикварную версию склепа короля Крёза или сокровищницы Зала святой Джолетт. Однако ничего подобного за дверью не ждало. Подобно тому, как он разглядывал другие комнаты, эта существовала с белыми стенами, полом без ковров, полками и ящиками, которые почти ничего не предлагали зрителю. Однако одна особенность комнаты (её зенит, если хотите, и призыв мистера Брауна, назвавшего её особенной) настигла Лимптона, как разбойника на освещённой просёлочной дороге. На самом деле, если бы простой образ мог кричать, он бы это сейчас сделал: он оглушил все чувства Лимптона.

На широком столе с отверстиями для колен, длиной около шести футов, стоял кукольный дом, детали и сложность которого превосходили любой экземпляр, который он имел или когда-либо видел. Действительно, модель отражала экстравагантность готического стиля, конца такого благоухающего семнадцатого века. Крохотные искусственные композиции составляли нижний этаж, созданные из точных копий кованых полевых камней, в то время, как расколотые рейки бревна поднимались, чтобы возвести верхние этажи. Вырезанная вручную жестяная черепица шириной не более полдюйма покрывала различные образования крыши, сотни и сотни таких черепиц. Каждое окно, каждая амбразура, каждый элемент кукольного дома существовали в идеальном совершенстве, даже одинокая башня восьмиугольной крыши...

Трепет Лимптона был настолько полным, что прошло несколько минут, прежде чем он осознал очевидное. Да, если читатель мне поверит, именно тогда и только тогда Лимптон понял, что эта «величественная усадьба» в виде кукольного дома была имитацией в миниатюре того дома, в котором он сейчас стоял, до того, как время и ряд других факторов привели его к нынешнему плачевному состоянию. Лимптон решил озвучить своё наблюдение:

- Господин Браун, я могу понять одну причину, и только одну, по которой Паттен создал копию этого самого дома, и эта причина...

- Да, любезный сэр, это дом самого Ланкастера Паттена, а также резиденция моих предков.

Глаза Лимптона расширились.

- Я не так хорошо образован, как вы, сэр, вы обладаете более быстрым умом, чем мой собственный. Да, есть немного крови Паттена, которая течёт в моих старых жилах, потому что он в пятом поколении мой дед. Это было, когда его единственная дочь, Юджиния Паттен, вышла замуж за мужчину из Старого Данвича, он был Мортимером Брауном, моим прямым предком, чьё изображение висит здесь, - а затем Браун протянул нервную руку к портрету маслом с оттенками возраста в богато украшенной рамке.

Изображение человека с хитрыми лисьими глазами, с бакенбардами «плакальщики Пикадилли»^[2] занимало кадр, но Лимптон не обращал на него внимания.

Не было известно ни одного изображения Ланкастера Паттена, но, возможно...

- Значит, у вас может быть, сэр, - начал Лимптон, - портрет самого Паттена?

- Нет, сэр, ничего не было сделано. Возможно, из-за своеобразного темперамента Паттена, или, возможно, в те старые мрачные времена «Охоты на ведьм»^[3], считалось дурным предзнаменованием соглашаться на такие визуализации, поскольку считалось, что так на них могут наложить проклятие.

Это не имело значения. Лимптон восстанавливал самообладание после этого сильного, но восторженного потрясения в его коллекционной жизни. Он знал, что должен урезать свой энтузиазм, чтобы не пострадал его бумажник.

- Итак, любезный сэр, вам нравится кукольный дом?

Успокойся, парень, - подумал Лимптон.

По правде говоря, ему было трудно не дрожать от восторга. Он сразу понял, что это произведение должно быть его собственным, но его бы разорвало на части, если бы он заплатил за кукольный дом полную стоимость старому бездельнику.

- Полагаю, это интересная штука, но мне жаль, что ваша запрашиваемая цена ужасно завышена. Могу я заглянуть внутрь? И разве в вашем объявлении не упоминалась подпись собственноручно Паттена?

- Так оно и было, сэр, и, пожалуйста...

Браун отошёл в сторону к стене, которая была невыразительной, за исключением старых часов с длинным корпусом семи футов высотой (предшественников знаменитых Дедушкиных часов, созданных этим выдающимся человеком Уильямом Клементом). Рядом с ними был шпиль, вокруг которого была привязана сизалья верёвка.

Лимптон раньше этого не замечал.

Верёвка проходила от шпиля к ряду шкивов в потолке, очевидная функция которых заключалась в следующем...

Но именно в этот момент часы пробили час, по крайней мере, так могло показаться. Был только полдень, но часы пробили три раза, а затем, по прошествии нескольких секунд, из древнего чудовища послышалась сопутствующая мелодия, и...

Что за чёрт! - сказал себе Лимптон с более чем лёгким отвращением.

Эта мелодия (на самом деле, если она вообще заслуживала такого обозначения) звучала в серии синхронизированных колоколов, как музыкальная шкатулка типа «булавочный цилиндр», но никогда в жизни Лимптона он не слышал такой дьявольской мелодии. Может ли простая музыка курантов отражать тьму в голове слушателя? Могут ли записи такого непродуманного характера вызывать страх и отвращение и проявлять в сознании слушателя кошмарные видения катастрофического разрушения, стены огня, за которыми дёргались вопящие лица, и кавалькады измождённых и ухмыляющихся демонов, занятых деятельностью, слишком пагубной для описания? Тем не менее, всё это и многое другое (и даже хуже) атаковало чувствительность Лимптона так, что он заметно съёжился. Даже восхитительный образ женской груди, ранее виденный в боковом окне, стёрся и погрузился в дымящуюся пузырящуюся лужицу человеческих отходов.

- Ради всего святого! - начал Лимптон, потом прижал ладони к ушам. - Это тошнотворно! Прекратите, или я уйду сейчас же!

Старик тревожно посмотрел на прибор и либо успел его выключить, либо он