Феликс Розинер
С. ПРОКОФЬЕВ * ТОККАТА ЖИЗНИ
МУЗЫКОВЕДЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

*

© Издательство «Молодая гвардия», 1978 г.

О тех, кто первыми ступили на неизведанные земли,

О мужественных людях — революционерах,

Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше.

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве.

Кто с детства был настойчивым в стремленьях

И беззаветно к цели шел своей.

ТОККАТА — МУЗЫКАЛЬНАЯ ПЬЕСА СВОБОДНОЙ ВИРТУОЗНОЙ ФОРМЫ, ИСПОЛНЯЕМАЯ С УДАРНОЙ ТЕХНИКОЙ В БЫСТРОМ, НЕПРЕРЫВНОМ, ЧЕТКОМ РИТМЕ.

(Из музыкального словаря)

ОТ АВТОРА

Каждый, кто пишет о музыке, испытывает сомнения: что даст книга читателю, если он не слышит живого звучания музыки! То, что музыка несет в себе, не заменишь словесным рассказом… Но вот о чем уместно здесь упомянуть. Когда я работал над этой книгой, мне вспоминалось, как однажды мы, несколько студентов, во время лекции (вероятно, скучной) завели беседу о музыке. Именно я отозвался о Прокофьеве неодобрительно и с иронией. «Ты не любишь Прокофьева! — удивилась моя соседка. — А что ты знаешь из его музыки!» Знал я, как оказалось, немногое. «Тогда понятно, — спокойно, без превосходства сказала она. — Ты слушай Прокофьева. Ты обязательно его полюбишь».

С этого короткого разговора и началось действительное мое знакомство с прокофьевской музыкой, которую я полюбил. Вот и эта книга, как думается автору, может стать для читателя началом знакомства с Прокофьевым. А что же музыка, ее живое звучание! В ответ на это повторяю памятное мне напутствие:

— Слушайте Прокофьева.

Глава I «ВОТ ГДЕ ДАРОВАНИЕ НЕСОМНЕННОЕ!»

Летом 1912 года по страницам крупнейших российских газет прокатилась волна сенсационных сообщений о двух выступлениях молодого музыканта. Музыкант предстал перед публикой как композитор и пианист: в Москве и Петербурге впервые прозвучал его Концерт для фортепиано с оркестром, причем сольную партию исполнял сам автор.

Реакция газет была необычайной. Будто в тихую заводь плюхнули с размаху пару увесистых булыжников. Брызги разлетелись во все стороны, взбудораженные воды толкнулись о берега, волны ударились одна о другую, и все смешалось в разноголосице — брань и восторг, недоумение, гнев и приветственные крики:

— Жесткая и грубая, примитивная и какофоническая музыка!..

— Концерт — талантливое произведение, свежее и смелое по замыслу!..

— Совершенно бессмысленный и пренеприятный концерт!..

— В его концерте сверкает солнце живой фантазии!..

— Проявление необузданной фантазии, не считающейся ни с чем, кроме звуковой фальши!..

— Мы имеем дело с живым и, что важнее всего, своеобразным, индивидуальным музыкальным талантом!..

— Нельзя сказать, чтоб эта индивидуальность была привлекательна!..

— Это свежее и оригинальное произведение, способное заинтересовать каждого пианиста!..

— Фортепианная сторона не отличается особенной заманчивостью для пианиста… Автор явился исполнителем своего концерта, обнаружив некоторые прелести «композиторской» игры…

— Игра… сильная, яркая, блестящая, как его музыка!

— Концерт совершенно непонятен для слушателей!

— Концерт имел у слушателей успех, и автора заставили играть на bis!

— Вот типичное проявление отрицательных черт модернизма!

— Вот где дарование несомненное!

— Первый этап — Глинка и Рубинштейн, второй — Чайковский и Римский-Корсаков, третий — Глазунов и Аренский, четвертый — Скрябин и… и… Прокофьев. Так ли?

Сергею Прокофьеву — двадцать один год. Именно с этих пор он неизменный предмет внимания в музыкальном мире. Противоречивые оценки, ругань и славословия, бесконечные споры вокруг его имени, начавшись однажды в том самом 1912 году, уже не стихали. Спустя ровно год, в 1913-м, он выступит со Вторым концертом для фортепиано — вновь сенсация, теперь уже усугубленная скандальным поведением публики, среди которой многие во время исполнения шикали, вслух возмущались, издевательски хохотали, а некоторые демонстративно вставали и шли к выходу. Другие же аплодировали.

Газетные репортеры и журнальная музыкальная критика вновь выносят возмущение и восторженные овации публики широко за пределы концертного зала:

— Его концерт отличается ультрамодернистским характером!

— Он беспощаднейший музыкальный анархист!

— Писать так, как он пишет, нельзя!

— Молодое вино должно перебродить!

— Его талант счастливо нашел определенную дорогу в искусстве. Не всем сие дано!

— Играл автор великолепно, выказав задатки большого пианиста!

— Публика шикала. Это ничего. Лет через десять она искупит вчерашние свистки единодушными аплодисментами по адресу нового композитора с европейским именем!..

…Раздражение, недоумение, свистки, пожатие плеч, слова грубые и оскорбительные. Радость, изумление, овации, слова прекрасные и уважительные.

Так он начинал. И так это будет всю его жизнь. С ним не захотят примириться многие и многие. И он останется непримиримым — неуступчивый, самолюбивый, смелый, уверенный в себе, колючий и жесткий, насмешливый и саркастичный.

Публика обсуждала явление новой звезды. А сам он, Сергей Прокофьев? Чем стало для него это блистательное появление на небосклоне музыкального мира? Стало тем, чем должно было быть — одним из шагов на его дороге. Отнюдь не началом. Потому что начало было намного раньше. И уж никак не завершением. Потому что никакого завершения не предвиделось. Все продолжалось — сквозь работу и учение, сочинение музыки и зубрежку технических трудностей фортепианной игры, сквозь концертные выступления, шахматный клуб и гимнастику, деловые письма и шутливые записки друзьям.

Жизнь продолжалась. Она была благосклонна к нему — к этому высокому, круглолицему, со здоровым румянцем на