болотные сапоги, бродит молодой охотник по мхам и травам. Часто вспоминалось ему в это время родное Отрадное…

Попрактиковался он тогда с ружьем превосходно, было что вспомнить. Спохватился как-то, бросив взгляд на планшет, почти пустой первозданно, а уж все, пора возвращаться. Попытался было доделать работу хоть кое-как, да, так и не окончив, оставил. Спасла его только блестящая сдача устного экзамена по геодезии.

Пошел второй и последний курс академии. Теперь пылится на стенке ружье, Пржевальский с пером в руке за столом, заваленным книгами. Методично, день за днем пишет он первый свой труд «Военно-статистическое обозрение Приамурского края». О тех местах он прочел все, что мог найти в библиотеках, — книги, журнальные и газетные статьи. Он учился анализировать, сопоставлять, делать свои выводы.

Окончив работу, Пржевальский послал ее в Географическое общество. Это был уже второй шаг к намеченной цели, и Пржевальскому хотелось, чтобы его оценили.

Может быть, ему повезло, что «Обозрение» попало в руки Петра Петровича Семенова-Тяп-Шанского, а может, так и должно было случиться: Семенов, сам еще тогда молодой, хорошо помнил и понимал, как это важно для молодого человека — поддержка на первых порах, потому и взялся читать рукопись никому не известного Николая Пржевальского.

И вот, поглаживая окладистый бакенбард, Семенов пишет свой отзыв: «Работа основана была на самом дельном и тщательном изучении источников, а главное, на самом тонком понимании страны». Как же обрадуется Пржевальский, прочитав эти слова! Ведь если сам Семенов, великий открыватель и путешественник, разбивший теорию Гумбольдта о вулканическом происхождении гор Центральной Азии, если уж он оценил!

Но Пржевальский узнает об этом не сразу. После окончания академии его направляют в Варшаву взводным офицером в только что открывшееся юнкерское училище и одновременно с военной должностью преподавателем истории и географии.

Нет худа без добра: в Варшаве можно пополнить свои знания об Уссурийском крае и Азии. Теперь он поручик — в том же звании, до которого только и смог дослужиться отец.

Времени даром он не терял. Каждый день был уплотнен до предела. Вставал в четыре утра и нередко, боясь упустить и минуту, в одном белье садился за стол, где его ждали «Картины природы» Александра Гумбольдта и девятнадцатитомное «Землеведение» Карла Риттера.

Путь к пустыням и горам Центральной Азии лежал через лесные дебри Уссурийского края. Он вполне ясно давал отчет себе: чтобы добиться права на экспедицию а Азию, нужно доказать другое право — называться исследователем. Берега Амура и Уссури — вот где он должен испытать себя и доказать, что способен работать самостоятельно.

Вот тут-то он и узнает об отзыве Семенова на его «Обозрение», Семенов обещает Пржевальскому рекомендательные письма, другую поддержку, без которой в дальних краях вряд ли ему обойтись, только денег на экспедицию не обещает и просит понять, почему. По той же причине: надо сперва доказать, что он может организовать и провести экспедицию.

И еще одну, очень для него важную новость узнает горячий, нетерпеливый Пржевальский: за работу по Приамурскому краю его избирают в действительные члены Географического общества. В то самое общество путешественников, оказаться в котором он давно втайне мечтал.

Он снова подает рапорт по инстанции с просьбой перевести на службу в Сибирь, ждет в нетерпении, то сомневаясь, то вновь оживая надеждой, и уже почти не верит себе, читая приказ: «Штабс-капитан Пржевальский Н. М. причислен к Генеральному штабу с назначением для занятий в Восточно-Сибирский военный округ…»

Вот как будто бы и начинается то, к чему он столько готовился… Впрочем, как посмотреть: возможно, все это началось значительно раньше.

Долго, однако, не был он в Петербурге. Пржевальский хорошо знал и любил Москву, но город на Неве был ему все же ближе. Не было в нем вот той иногда ошеломляющей разницы с городами Европы, которую непременно ощущаешь в Москве. Но зато самобытна она и хороша…

А в Петербурге он впервые увидел Семенова-Тяп-Шанского. Сначала не слишком уверенно, но по мере рассказа загораясь и увлекаясь, Пржевальский изложил ему свой план экспедиции в Центральную Азию, Семенов молча кивал, внимательно слушая, согласился — да, Россия должна закрепить свои научные успехи, достигнутые в первых экспедициях в районы Центральной Азии. Сначала закрепить, а потом и расширить сферу исследований. Англичане давно уже рвутся в Центральную Азию, с другой стороны, подобные попытки предпринимали и немцы, а нам сам бог велел — у пас-то, считай, под боком она. Нельзя допустить, чтобы пас опередил кто-нибудь.

Семенов, прощаясь, пожелал удачи в уссурийской экспедиции, если, разумеется, Пржевальский сумеет ее снарядить. Уже потом как-то сказал про него: «Из талантливого молодого человека может выйти замечательный путешественник». Кажется, Пржевальский так и не узнал никогда, какое впечатление он произвел тогда на Семенова.

Захолустный деревянный Иркутск обескуражил Пржевальского. Так и написал о нем позже: «Иркутск — гадость ужасная…», но начальником Восточно-Сибирского округа здесь был генерал Б. К. Кукель, к которому в кармане Пржевальского лежало рекомендательное письмо от Семенова. И что, пожалуй, не менее важно, Кукель занимал еще пост председателя Сибирского отдела Русского географического общества.

Пржевальский верил, что ему удастся убедить генерала в необходимости экспедиции по Уссурийскому краю, а уж все остальное будет зависеть от него самого.

Генерал встретил штабс-капитана приветливо. Расспрашивал о Петербурге, лежащем будто за тридевять земель от Иркутска, о новостях в Географическом обществе и о Семенове тоже расспрашивал. Кукель обещает на два года отправить его в экспедицию.

Пржевальский счастлив в преддверии первой своей экспедиции. Целый месяц он копается в местной библиотеке Географического общества, приводя ее в порядок по просьбе Кукеля, а заодно и пополняя знания о природе Уссурийского края. Одновременно он снаряжает будущую спою экспедицию и ищет спутника, готового разделить с и нм тяготы странствий.

Он выбрал мальчика, сына ссыльной, шестнадцатилетнего Колю Ягунова, усердного и серьезного не по годам. Коля был неплохо знаком с топографией и через некоторое время вполне добротно стал препарировать. Он быстро привязался к Николаю Михайловичу, и Пржевальский платил ему тем же.

Ну вот теперь, кажется, все и готово: компас, маршрутные карты, термометры, ружья да четыре пуда дроби для них — в дороге придется самим