- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (66) »
политрука Павла Андреевича Казбана в жаркой схватке с фашистами в один из августовских дней 1941 года. Тогда враг атаковал позиции 217-го горнострелкового полка, занимавшего важный рубеж в Заполярье. Политрука нашли на поле боя без сознания. Только на девятые сутки очнулся Павел Казбан, доставленный в госпиталь Кандалакши. Советские медики сделали все возможное, чтобы извлечь пулю крупного калибра, застрявшую в правом желудочке сердца. Но кусок металла весом 14 граммов не удалось удалить — слишком велик для жизни человека был риск такой операции».
Так и живет бывший политрук Казбан, так и работает, несмотря на инвалидность,— с пулей в сердце.
…Снова Кольский полуостров, Заполярье, Кандалакша. Эта пуля была предназначена и мне тоже, но Павел Андреевич меня, четырехлетнего, заслонил.
Глава 1. Без права на ошибку
Купальный сезон закончился. В небольшом черноморском доме отдыха отпускники ловили последние неяркие лучи солнца, окунуться в море мало кто решался. В один из таких дней и обратил на себя внимание парень: на берегу, у самой воды, он, не спеша, деловито натягивал резиновый купальный костюм. Собственно, увидели и разглядывали не парня, а необычный, как потом выяснилось, французский костюм — куртка и брюки были черные с ярко-желтыми полосами. Уезжать он решил раньше всех, так как хотел еще заехать в Сочи, там сесть на теплоход, съездить в Геленджик и Новороссийск, а уж потом, через недельку,— домой, в Москву. «С билетами на теплоход трудно»,— предупредили его. «Ничего,— улыбнулся он,— как-нибудь». Уже вслед парню кто-то из его знакомых сказал: «Если хоть один билет в кассе будет, дадут ему. Если не будет, без билета посадят». Бывают же люди, думал я, все им в жизни дается легко — у таких никогда никаких проблем и забот, все под рукой. Только в канун отъезда я к нему пригляделся: симпатичное лицо, что-то озорное, даже лихое в выражении и вместе с тем — печать усталости, даже теперь, после отдыха. И уже далеко не парень, как оказалось, — сорок четыре. Позже, уже в Москве, я спросил его: «Как тогда с билетом-то?» «Так Сочи ж в Краснодарском крае»,— засмеялся он. К тому времени я знал о нем почти все, и со старыми грамотами его ознакомился. «Почетная грамота. Краснодарский крайком ВЛКСМ награждает настоящей грамотой Ильина Леонида Сергеевича — члена ВЛКСМ, лейтенанта воинской части за отвагу и умелое командование подразделением саперов при обезвреживании бомб и снарядов, оставшихся после Великой Отечественной войны на территории Краснодарского края». «Лейтенант Ильин Л. С. приказом главнокомандующего сухопутными войсками № 20 от 15 июня 1961 года за успешное выполнение заданий командования по разминированию и очистке местности от взрывоопасных предметов на территории бывших военных действий и проявленные при этом смелость и находчивость награждается Почетной грамотой с объявлением благодарности. Генерал армии Жадов». Всего на территории Краснодарского края, а если точнее, на юге Кубани — на Малой земле, в Цемесской бухте, на Тамани и по всей Голубой линии от Новороссийска и до Темрюка — Леонид Ильин обезвредил более двадцати тысяч мин.* * *
Жизнь его, как четное число в арифметике, делится надвое без остатка. В первой половине военное и послевоенное детство — оно определило весь его жизненный путь. Хорошо помнит маленький предвоенный поселок Серебряные Пруды Московской области, деревянный домик на две семьи. Их окна выходили на выложенный из красного кирпича элеватор и склады с зерном. Отец работал директором элеватора, мать — там же. Из довоенной мирной жизни ярче всего запомнилась картина: по широкому транспортеру бежит густое, крупное зерно. «Это хлеб»,— объяснял ему отец. В выходные дни они вдвоем с отцом прогуливались на станцию, там он покупал ему мороженое, а сам не спеша пил пиво. Воскресных прогулок за руку с отцом он ждал как праздников. Однажды утром его разбудила мать, в доме собрались соседи, женщины плакали. Началась война, и жизнь в поселке перемешалась. У конторы поставили столы, там проводились короткие собрания, выступали незнакомые военные из района и свои, местные, которые тут же с вещевыми мешками и чемоданами садились в зеленые полуторки и уезжали. Через несколько дней уехал отец. Он обещал месяца через два вернуться, поэтому сын не плакал. Директором элеватора стала теперь мать, она пропадала там сутками. «Когда у нас будет выходной?» — спрашивал он. «Выходных теперь не будет. Нужно успеть вывезти все зерно». Однажды через поселок прошла колонна солдат, в длинных шинелях, в ботинках с обмотками, они шли медленно, усталые и хмурые. Отца среди них не было. А на второй день к вечеру появился самолет с крестами, и неподалеку прогрохотал страшный взрыв — старый дом качнулся, вылетели стекла; младший братишка, спавший на кушетке, упал на пол, заплакал, стал звать мать, которая, как всегда, была на работе. С улицы к окну подошел солдат, увидев напуганных детей, сказал: — Не бойтесь, это немец бомбу сбросил. В элеватор. Мать-то где? — На работе. На элеваторе! — Ну… ничего, промахнулся, кажется, немец… Не попал. К ночи вернулась мать, на другой день пришел ближайший друг отца дядя Миша Капустин и застеклил все окна. На следующую ночь снова послышались взрывы, на этот раз немцы бомбили без промаха, когда Леня проснулся, то увидел, что половина улицы горит, разрушен элеватор и горят склады с зерном. А к вечеру пошел снег.* * *
— Неужели ты помнишь погоду в тот день, тридцать восемь лет назад, тебе было всего шесть? — недоверчиво спросил я Леонида. — В тот день, когда горел элеватор, когда горел хлеб, в тот день к вечеру пошел снег…* * *
А наутро прибежал Капустин, крикнул с порога, что пора уходить, велел быстро собраться и идти к нему. Мать приготовила два маленьких узелка, брат спал, и они вдвоем решили зайти к Капустиным, узнать поподробнее, что еще взять с собой. На полпути появился низко летящий самолет. Леня с любопытством рассматривал его, но мать крикнула: «Ложись», и он успел прыгнуть к ней и лечь, и, когда сыпанула по ним пулеметная очередь, они увидели, как несколько пуль расковыряли землю там, где только что он стоял. …Не раз и не два попадали они потом под бомбежку, но, вспоминая именно этот налет и пулеметную очередь, мать не раз говорила сыну: «В рубашке родился». Когда подошли к дому Капустиных, дядя Миша лежал на земле у крыльца — глаза открыты и неподвижны, грудь разорвана, было видно, как бьется его сердце. — Тебе, ребенку, могло показаться, Леня…— недоверчиво- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (66) »