настроения он сознательно скомкал разговор, сухо попрощался и направился к станции метро, оставив Светлану в некотором недоумении.

«Лучше бы я в другой город уехал после школы, чем обнаружить вот так вдруг распад милых сердцу образов. Стыдно признать, но сейчас, как и в юности, внешний вид человека мне важнее души, – атаковали заведующего складом навязчивые мысли по дороге к дому. – Ощущаю себя переместившимся в будущее на машине времени, без возможности вернуться обратно. Потому я и удручен возрастными изменениями только тех, кого знал ранней юностью, в начальной точке моего путешествия. Прочие же мои ровесники, словно изначально были немного состарены. Взять хоть почерневшие испитые лица грузчиков на базе, которые меня нисколько не пугают, хотя многие из них совсем молодые».

Секунды складывались в минуты, минуты в часы, часы в сутки. Пролетела неделя, другая, третья. Однако известное своей не только разрушительной, но и целительной силой время отказывалось избавлять Геннадия Ивановича от тягостных дум, временами переходящих в тревожное предчувствие. Все чаще ему казалось, что окружающие относятся к нему, как к беспомощному старику: в переполненном автобусе девочка неожиданно уступила место, ни с того ни с сего взявшаяся помочь продавщица несколько раз громким голосом прочитала состав сырного продукта, водители терпеливо ждали пока он закончит переходить дорогу на уже загоревшийся красный свет, чего ранее никогда не случалось. Как-то на базе завскладом заглянул в подсобку для уточнения некоторых деталей, где оголив ляжки, гоняли чаи уставшие сотрудницы. К удивлению Геннадия при его появлении они даже не попытались поправить разлетевшиеся полы халата, чтобы прикрыть ноги в прозрачных колготках. В своих разговорах с соседями у подъезда он все чаще слышал фразы: «Нашему поколению уже все равно»; «Пусть молодые этим занимаются»; «Мы пожили в свое время». В живом воображении Геннадия Ивановича, как в увеличительном стекле, значение подобных эпизодов разрасталось до гигантских размеров, отнимая покой, аппетит и сон. И теперь, сидя в кромешной темноте комнаты на краю кровати, он безуспешно пытался отогнать перекочевавшее из кошмарного сновидения чувство безвозвратной утраты чего-то ценного, того, что дарило относительное спокойствие все последние годы.

Не в силах больше оставаться наедине со своими мыслями и ощущениями, Геннадий Иванович заставил себя встать, быстро оделся и через минуту вышел из дверей подъезда в тишь влажной июльской ночи. Бесцельно обойдя огромный многоквартирный дом по периметру два раза, завскладом решил уже возвратиться домой, как услышал за спиной гнусавый окрик:

– Не торопись, отец! Угости сигареткой!

Оглянувшись, Геннадий Иванович увидел двух молодых людей лет двадцати пяти, лениво шагающих на него. В свете фонарей их лица больше напоминали театральные маски с кривыми ехидными улыбками.

– Курить бросил давным-давно, когда был в вашем возрасте, – дерзко ответил завскладом, словно срывая на незнакомцах накопившееся раздражение.

– Ну, деньжат тогда подкинь! Мы сбегаем, себе курить возьмем, а тебе пакетик стариковского кефира для смягчения стула, – выпалил один из парней, вызвав истерический гогот другого.

Последние слова попали в самое больное место и настолько уязвили без того истерзанное самолюбие Геннадия Ивановича, что он, собрав все оставшиеся силы, всю накопившуюся злость и обиду на судьбу, резким тычком ударил костяшками пальцев в кадык изголодавшемуся по никотину наглецу. Вальяжный парень, явно не ожидавший такого поворота, неуклюже осел на асфальт, выпучил глаза, обхватил руками горло и стал судорожно, часто и неровно втягивать в себя воздух. Его сбитое дыхание походило на хрип издыхающей собаки. Гогот второго перешел в протяжный вопль удивления, он склонился над приятелем, не понимая, что делать и как ему помочь.

– С нами, старичками, вежливее надо разговаривать, с почтением к седине. А то нервы у нас уже ни к черту, срываемся частенько, – спокойно сказал завскладом и пошел к металлической двери своего подъезда.

– Дебил! Он же просто пошутил! – бросил ему вслед весело гоготавший минуту назад парень.

– Ничего, оклемается твой дружок. Уму-разуму надо с молодости учить, чтобы не проснуться потом состарившимся грубияном, – походя бросил Геннадий Иванович, не считая нужным обернуться.

Уже в лежа кровати, он почувствовал давно позабытое умиротворение, утерянное самообладание и, что больше всего обрадовало, состояние некоторой равнодушной отстраненности, выстраданной многолетним холостяцким житием.

Половину следующего дня завскладом потратил на создание трех аккаунтов в наиболее популярных соцсетях с последующим поиском в них одноклассников и полузабытых приятелей. Причем при добавлении в друзья предпочтение отдавалось прекрасной половине интернет-юзеров. «Мы еще пошустрим, еще побарахтаемся! – повторял он про себя, всматриваясь в фотографии знакомых девчонок, превратившихся в солидных дам, счастливых матерей, заботливых бабушек, внимательно изучая открытую информацию каждой из них в профиле».

Активная переписка вскоре дала свои плоды, и благоухающий дорогим одеколоном Геннадий Иванович встретился с учившейся в параллельном с ним классе Анечкой – Анной Валерьевной Глушенковой, одинокой, как и он, сорокасемилетней женщиной, работающей парикмахером-колористом. Через неделю они уже жили вместе в двухкомнатной квартире Геннадия, которая потихоньку превращалась в уютное чистенькое гнездышко из-за появления новой хозяйки. Поначалу все складывалось как нельзя лучше: завскладом спешил после рабочего дня домой, где вкушал приготовленный с любовью ужин и потом в долгих задушевных беседах с Аней строил планы на отпускные дни в сентябре и вспоминал школьные перипетии.

Ночные шалости в поскрипывающей кровати подняли самооценку Геннадия Ивановича на уже недосягаемую, как ему казалось, высоту. По застенчивым признаниям Анны Валерьевны он был «еще хоть куда» и «ранее ей такого испытать не посчастливилось». Подтверждением этих слов был сладострастный стон, который разгоряченная женщина частенько не могла сдержать. Довольный собою и уставший завскладом перед тем, как уснуть подолгу смотрел в распахнутое настежь окно и в тайне радовался тому, что соседи теперь еженощно слышат звуки мучительной агонии новой хозяйки. Поутру, встречаясь с ними на лестничных пролетах и площадках, он не прятал глаза, напротив, подчеркнуто вежливо здоровался и пытался подробно, размеренно поговорить о погоде, здоровье и прочей чепухе.

Казалось, жизнь, наконец, вошла в естественное русло,