Чандра совсем сил лишился и того гляди сознание потеряет. Я ушёл. Мне страшно стало! Потом я чуть позже пробрался к Чандре в комнату с целебной мазью, надеялся, что удастся его подлечить и поддержать, но никого там не обнаружил. Не представляю, где он был? Наверное, без чувств лежал в сокровищнице, где его и выпороли. Только на рассвете приполз еле живой. Казалось, вот-вот дух испустит. Я ему: «Давай сбежим или покончим с собой, это всё равно не жизнь!», а он мне: «Нет, Стхул, не могу. Мама так долго меня искала, как я умру, лишив её последней надежды? Пусть нам сейчас трудно, но придётся терпеть и надеяться на лучшее». Вот и терпим, хотя, видит Вишну, лучше б все разом померли, когда стало ясно, что проиграли битву, даже её не начав. Ох, зря ачарья так сильно полагался на своего вайшью-покровителя, предоставившего ему жильё! Ненадёжное оказалось убежище.

— Ага, — кивнул Дхум, — теперь и вайшья, и ачарья оба получили клеймо и трудятся на руднике. И мы бы там очутились, если бы Чандра не согласился терпеть побои каждый раз, когда мы делаем ошибки.

— По мне, так лучше б меня демон порол, раз ему всё равно, над кем издеваться. Или пусть наказывает по очереди, — шумно всхлипнул Стхул.

— Я приходил к самраджу недавно, хоть все поджилки у меня тряслись, но я смог открыть рот и сказал, что согласен на порку, — с отчаянием ввернул свою реплику Индра. — Я даже отважился и попросил делать со мной всё то, что он делает с Чандрой, какими бы ужасными те пытки ни были! А ведь точно он что-то неладное творит, я ж по лицу Чандры вижу. Там явно одной плетью дело не обходится. Может, иглы под ногти вгоняет? Чандра ведь иголок с раннего детства страшно боится! Но самрадж посмотрел на меня с отвращением и приказал проваливать, пока он меня на месте не пришиб. Я и ушёл.

— Не ушёл, а сбежал, — уточнил Дхум. — Я видел.

— А сам и войти к самраджу побоялся! Уж молчи.

— Не побоялся. Просто к чему спрашивать о том же самом, если тебе уже отказали? И мною Чандру в пыточной сокровищнице не заменили бы. Наверное.

Стхул с унылым видом опустил руки.

— Ребята, у вас нет идей, как покончить с этим кошмаром?

Индра и Дхум отрицательно покачали головами и печально вздохнули.

***

Молоко с корицей и мёдом из его рук — сладчайшая награда, завершающая долгую церемонию. Прекрасный финальный ритуал… Пью поднесённую амриту неспешными глотками из золотого кубка, смакуя аромат и вкус, а он смотрит на меня, не отрываясь, как ни на кого другого в целом мире, словно я — божество, рождённое на его глазах. Это ли не счастье? Впрочем, нет. Самая сладкая награда бывает потом, когда спина и ягодицы уже покрыты слоем охлаждающей мази, снимающей боль.

Самрадж ложится на спину и просит склониться над ним. После наказания лечь на бок или на спину невозможно, это истинная пытка. Получается лишь стоять на коленях, расставив ноги, ухватившись руками за золочёный шнур, свисающий с потолка, либо опершись руками о спинку кровати. И вот тогда он приподнимается на подушках, осторожно обхватывает мои бёдра, там, где нет набухших следов от плети, привлекает к себе, и я погружаюсь в морок желания — сильного, острого, жгучего.

Его ладонь, смазанная розовым маслом, ласкает мою промежность, язык умело скользит по восставшей, обильно увлажнённой плоти, а я изо всех сил удерживаюсь на грани, боясь разочаровать его. Я знаю, ему нравится, когда я терплю до последнего, исходя всхлипами и стонами, задыхаясь, умоляя о пощаде. Ему нравится видеть, как я теряю связь с этим миром, разжимаю руки в последний миг, падаю ему на грудь, получив долгожданный экстаз…

Он боится обнимать меня крепко — ведь моя спина после наших игр слишком чувствительна. Любое прикосновение — обжигающая боль. И он не трогает. Утыкается влажными губами в мою шею, вполголоса шепча слова, от которых я плачу, как слабое дитя, невольно загадывая, чтобы смерть была именно такой — с ним рядом, в его объятиях. Лишь в его руках я умру счастливым. Или от его рук? Но он вдруг клянётся не трогать меня никогда, даже если я предам его снова и занесу над его головой меч.

Мне не верится. Как это возможно? Император-тиран, одно имя которого вызывает трепет пополам с ненавистью у всех окрестных царей, покорно сдаётся восемнадцатилетнему мальчишке, наследнику давно разрушенного царства, сыну своего врага? И ведь он уже знает, кто я. Он пережил эту новость, когда я решился признаться пять ночей назад. Долго молчал, устремив глаза в пустоту, а потом обнял за шею и прошептал невероятные слова, которых я не ждал: «Мне всё равно, прие, главное, что ты со мной».

Это даже больше, чем счастье…

— Тебе действительно нравятся наши игры? — спрашивает он вдруг, когда моë дыхание наконец выравнивается.

Я киваю, густо краснея. Узнал бы Чанакья — убил. Узнала бы мать — убила бы тоже, и рука бы не дрогнула! Поэтому проще лгать и притворяться, хоть и чувствую себя последним подлецом, предающим близких.

— Значит, я даю моему возлюбленному именно то, чего он хочет? — смеётся Дхана Нанд и снова смотрит на меня, словно на бесценное сокровище. — Говори, к кому из твоих друзей мне в следующий раз придраться? Стхулбхадре, по-моему, достаточно. Он сегодня ушёл, шатаясь, еле живой. Того гляди по пути в обморок грохнется. Если так будет продолжаться дальше, он сложит себе костёр или прыгнет в Гангу из-за чувства вины, и не наслаждаться мне тогда вкуснейшими яствами, которые он один умеет готовить.

— Он в самом деле пересолил твой суп? — интересуюсь, в глубине души чувствуя себя безмерно виноватым перед обманутым Стхулом.

— Нет. Он нигде не ошибся. Тем труднее было сделать вид, будто я в сильном гневе. Твои друзья почти безупречны. Но если я не стану придираться, то чем оправдать наши игры? Даже у безумного тирана должны быть причины наказывать нерадивого слугу, — нежный поцелуй в мочку уха вызывает волну трепета, но желания не возникает, лишь приятное тепло и чувство тихого счастья окутывают тело. Кончики его пальцев едва приметно касаются одной из вспухших полос на пострадавшей спине. — Как бы я хотел знать волшебную мантру, чтобы убирать следы мгновенно. Тогда не потребовалось бы выдумывать причины для твоего наказания, ведь никто не знал бы об этом.

— Всё в порядке, — вырывается у меня. — Пусть будут следы. Я сам так хочу.

— Почему? — Дхана Нанд удобнее устраивается на подушках, позволяя мне с ещё большим комфортом отдыхать сверху. — Ты хоть понимаешь,