тоже отвернулся от царя, гадая, как быть дальше. Неплохая поначалу ночь грозила превратиться в мучительную пытку. Считая от одного до ста восьми и обратно, Чандрагупта в конце концов успокоился и уснул, но даже сон не принёс ему облегчения. В мире грёз он видел исключительно лингамы, принадлежащие Филиппу, Селевку и Дхана Нанду. Среди всего этого многообразия его собственный был самым скромным и неприметным, за что Селевк над ним от души потешался, а Дхана Нанд, обнимая греческого захватчика за пояс, жарко целуя в губы, называя своим «голубоглазым Шивой» и признаваясь проклятому млеччхе в любви, указывал пальцем на Чандрагупту, говоря:

— А этого безнравственного ворюгу, нарушившего дхарму и посмевшего меня трогать, завтра непременно казню.

Проснулся Чандрагупта, когда солнце уже стояло высоко. Голова болела так, словно по ней ударил копытом дикий конь. Царя рядом не наблюдалось, зато на подушке лежала записка. Аккуратным почерком на клочке пергамента было выведено: «Сегодня продолжим чтение. И только попробуй смыться после ужина! Разрублю на части и скормлю тиграм. А перед этим — выпорю так, что звёзды на потолке темницы увидишь. Ну, или лингамы с йони. Твой возлюбленный император Дхана Нанд».

«Издевается», — понял Чандрагупта и горько вздохнул.

Ночь прошла ужасно, но и наступивший день не обещал быть лёгким. В дверь громко стукнули, и снаружи послышался громкий окрик Бхадрасала:

— Хватит дрыхнуть, наглая скотина! Тебя царевна Дурдхара ищет. Ступай, работай, бхутов бездельник!

Юноша вздохнул ещё раз, переодел дхоти и вышел из комнаты, страдая от неимоверной тяжести, разлитой в паху. Перед глазами стояло блаженное лицо спящего царя с полуоткрытыми влажными губами, и Чандрагупта понимал, что ещё одного такого же вечера и ночи ему не вынести. Однако выбирать не приходилось: или чтение непристойных сказок и страдания до утра, или мучительная смерть. Чандрагупте пока ещё хотелось жить, поэтому он предпочёл первое, и вечером после ужина, смирившись, сидел у себя и ждал прихода императора. Он до последнего надеялся, что Дхана Нанд не придёт, однако тот явился довольно скоро и вручил Чандрагупте целую стопу пергаментов.

— Читай по порядку с выражением и ничего не вздумай пропускать. Сегодня ты не отделаешься так легко, — предупредил царь, — я не позволю тебе отдыхать до тех пор, пока все истории не будут прочитаны.

Дрожащими руками Чандра взял листы, уселся на пол и начал читать, стараясь придавать своему голосу соответствующие эмоции, но получалось весьма скверно и неубедительно.

— «Увидев купающуюся в реке Муру, обласкав взглядом её округлые бёдра, крепкие ягодицы, тонкий стан и высокую грудь с торчащими сосками, Ракшас ощутил прилив желания. Забыв о том, что он давал обет блюсти аскезы целый год и не прикасаться к женщинам, аматья сорвал с себя одеяния и тоже вошёл в реку. «Я заставлю тебя познать блаженство, о недостойная, презирающая моего царя и соблазнившая меня своей красотой!» — сказал он Муре. «Нет, пощади! — вскричала та. — Я вдова, и мне судьбой предписано до смерти соблюдать целомудрие и скорбеть о погибшем муже! Его душа не найдёт покоя, если другой мужчина осквернит меня». Но аматья лишь злорадно рассмеялся. «Нет, не пощажу! — воскликнул он, настигая её в реке, резко входя в её податливое тело и начиная двигаться так скоро, словно спешил изведать всю полноту наслаждения мгновенно. — Ты ответишь за все свои деяния против моего повелителя! Но есть у меня одно утешение для тебя: я искусен в любви, и моя мужская сила велика. Со мной ты познаешь такое блаженство, которого не узнала бы никогда и ни с кем другим». Сказав так, Ракшас ненадолго отпустил гордую служанку, но лишь ради того, чтобы намотать её длинные волосы на руку, вытащить на берег и распластать по траве. И вскоре целомудренная вдова Мура, вынужденная против воли поддаться чужой страсти, ощутила горячую сладость, разлившуюся в низу живота. Она перестала молить Ракшаса о пощаде, а начала стонать и извиваться по земле, подаваться навстречу аматье и шептать ему слова одобрения. Экстаз пронзил их одновременно. Ракшас зарычал, прикусив плечо Муры, и, излившись, отдышался, а потом пообещал прийти к ней ночью в опочивальню, чтобы доказать служанке, что его мужских сил хватает отнюдь не на один раз. Аскеза была полностью забыта, но Ракшас ничуть не сожалел о своем грехе. Он думал о том, что следовало гораздо раньше удовлетворить эту безумную, тогда она уже давно из помешанной ракшаси превратилась бы в тихую овечку и не беспокоила императора».

Дочитав, Чандрагупта выдохнул так, словно втащил в гору воз с тяжеленными камнями.

— Неинтересно, — скроив кислое лицо, пробормотал Дхана Нанд. — Ничего оригинального. Поищи-ка лучше историю про то, как Муру связали, заткнули рот её же драгоценностями и подарили ей любовь одновременно Селевк, Джагат Джала и Дургам Джала! Вот это я понимаю — сказка. Или да, ещё есть неплохая история про то, как Мура, унижаясь, валялась у меня в ногах, умоляя сделать её царской наложницей, а я, потеряв терпение, грубо овладел ею прямо на ступеньках трона в сабхе, пока Бхадрасал стоял и смотрел на нас, а затем я выпроводил Муру вон из столицы, отправив жить в ашрам. Или нет… стой! — Дхана Нанд вдруг подскочил на месте, выхватил из рук Чандрагупты пергаменты и начал торопливо их листать. — Где это? О, нашёл! Селевк с Ракшасом в постели Амбхираджа! Неподражаемо написано! С очень крепкими, цветистыми выражениями. Такими словами только пишачей и бхутов пугать. Давай, начинай читать с реплики: « — Твои пальцы, ублажающие меня до горячих спазмов, до помутнения рассудка, желанны мне, — простонал Амбхирадж, сдаваясь на милость победителя…»

— Пощадите, самрадж! — взмолился Чандрагупта, чувствуя, как при одном упоминании пальцев и «горячего», ему снова стало тяжело. — Не мучайте меня!

— Предпочитаешь казнь? — прищурился царь.

— Нет…

— Читай.

Пытка сказками продолжалась. Чандрагупта, мысленно рыдая, прочёл историю про Амбхираджа, затем про Муру и Джагат Джалу… Он уже почти надеялся, что после рассказа о неких Дахаке и Нишумбхе, по очереди лишивших невинности неизвестного ему Мартанда из Параспуры, заманив того в конюшню, царь устанет и позволит ему отдохнуть, но Дхана Нанд и не думал успокаиваться. Его глаза радостно блестели, когда он увидел следующий пергамент, украшенный в уголке маленькой красной ленточкой.

— Она всё-таки это написала! — царь счастливо рассмеялся,