Морозко или тот ещё подарочек

Пролог

Посиди с нами, говорили они.

Давай деда помянем, говорили они.

Сволочи лицемерные!

За что? Вот, спрашивается, за что они так со мной? Что плохого я им всем сделала, чтобы стоять сейчас привязанной к дереву, напичканная каким-то отупляющим сознание зельем, увешанная бусами, как новогодняя ель, и ждать своей смерти? А она уже кралась за мной, стелясь позёмкой, и я могла чувствовать её морозное дыхание на своих немеющих щеках.

Кажется, уже совсем скоро…

Где-то вдали завыл волк, и его пробирающая до глубины души песня дрожью отозвалась в моём позвоночнике. Умирать вот так, отданной на откуп мифическому чудовищу, медленно превращаясь в ледяную статую, было страшно, но разве я могла что-то изменить? В теле гуляла слабость пополам с хмелем, и из-за этой смеси в голове рождались настолько бредовые образы, что хотелось хохотать, как безумная.

─ Д-дар д-для чудовища? Разве б-бывают чудовища х-хуже людей? ─ зуб на зуб уже не попадал, но несколько смешков всё же вырвалось изо рта вместе с паром, а на глаза набежали предательские слёзы. Если они сейчас застынут на щеках, мне станет ещё холоднее или я уже достигла своего предела?

Впрочем, какая разница будущей покойнице?

Я улыбнулась в последний раз, и кожа на губе окончательно треснула, но этого я уже не почувствовала. А вот слух уловил звон колокольчиков совсем рядом, и он начал приближаться всё быстрее вместе с едва различимым топотом копыт, ввергая меня в необъяснимый транс — даже голоса птиц вдруг стихли, словно кто-то щёлкнул пальцем.

Запряжённые оленями сани остановились на самой границе, где заканчивалась территория людей, и начинался самый страшный лес. Медленно, будто бы издеваясь надо мной, на землю спрыгнула массивная фигура в алой шубе и так же медленно направилась в мою сторону, опираясь на большой посох.

Блин, серьёзно?! Это всё происходит на самом деле?

Пока я пыталась разглядеть того, кто прятался под образом Деда Мороза — садиста, похищающего девушек, он приблизился ко мне и начал рассматривать, будто решал, сгожусь я ему или нет. А потом и вовсе полюбопытствовал:

─ Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

Не будь я привязана, этот посох уже оказался бы там, где этот седовласый монстр меньше всего ожидал его найти, но силы хватило только огрызнуться.

─ З-завались, д-д-дедушка!

─ Ай-ай-ай, ─ обходя меня по круг и стуча своей палкой, приговаривал он, а у меня уже в глазах двоилось от холода. ─ Ты явно была плохой девочкой в этом году, Настенька… А знаешь, что получают на Новый год плохие девочки?

─ Хороших м-мальчиков? ─ дерзила я, как в последний раз.

─ Ремня по мягкому месту, ─ сообщил дед совсем иным, совсем не старческим голосом, в одну секунду оказываясь рядом и нагло ущипнув меня пониже спины. ─ А у тебя оно ой какое мягкое…

─ Убери руки, извращенец!

─ Ни за что, ─ продолжал своё грязное дело тот, щупая и вообще наслаждаясь происходящим. ─ Всё это теперь принадлежит мне. Как и ты, девочка…

Погодите-ка, почему этот тембр мне так знаком?

Стоило ему только встать ко мне вплотную, только сверкнуть глазами, в которых бушевала стужа, я запоздало поняла, кто передо мной. Поняла и оказалась совершенно к этому не готова.

─ Ты?!

─ А я предупреждал, чтобы ушла со мной добровольно, Снегурка, ─ о мою щёку потёрлись бородатой щекой, и весь образ старика слетел с мужчины, демонстрируя мне того, кого я отчаянно пыталась забыть вот уже несколько дней и больше никогда не вспоминать. Потому что он разрушил меня, сломал, слепив что-то совсем другое, и как снова вернуть мне себя я совершенно не понимала…

─ Будь ты проклят! ─ выплюнула из последних сил, но на мою злость у него имелось другое оружие.

─ Уже, моя снежная, ─ было мне равнодушным ответом. ─ Уже.

Ледяное дыхание не должно согревать, но когда его губы едва коснулись моих, вдыхая в меня спасительное тепло, я больше не чувствовала, что замерзаю, и сопротивляться этому поглощающему чувству было бессмысленно.

Выбора уже нет — меня принесли в жертву самой зиме, чтобы она пощадила людей, и она заберёт то, что причитается.

1

Настя

Дом, как в моих воспоминаниях, стоял на самом краю деревни. Печальный, брошенный всеми, одинокий. Прямо, какой я себя ощущала всю последнюю неделю.

Я всегда приезжала в это место на краю земли, которое я всей душой нежно любила и столь же люто ненавидела, когда нужно было собрать себя по кусочкам. Здесь меня неизменно встречали лютые морозы зимой и жаркое, но короткое лето, а ещё вечно ворчливый дед, недовольный тем, какой выбор я делаю в жизни раз за разом.

Жаль, сейчас уже никто не встречает.

─ Ну, значится, ключи отдал, ─ напомнил о себе сосед Василий Игнатьевич, исполнивший последнюю волю дедушки и давнего приятеля. ─ И это самое… соболезную. Ты, ежели что, девонька, заходи — всегда помогу, чем смогу. Я обещал этому старому хрычу за тобой приглядывать.

Он всегда казался мне странноватым, равно как и все жители маленькой сибирской деревни в глуши. Но, возможно, это потому, что я никогда не считала себя такой, как они?

─ Да, спасибо Вам большое. И спасибо, что организовали похороны.

─ Да чего уж там — друг всё-таки, хоть и та ещё зараза… Ну, бывай, Настька.

Мужик ещё постоял какое-то время, подёргал себя за седые усы, словно хотел что-то сказать, однако передумал, и, надев шапку, зашагал обратно. Я же, вздохнув, отправилась к небольшому двухэтажному «особнячку» как звал его дед, собственноручно построивший этот дом, когда женился на давно почившей бабуле, и с трепетом взялась за промёрзшую ручку.

─ Вот и я.

В выстуженных сенях меня встретила только гулкая тишина, какая бывает в давно пустующих жилищах, но я ещё чувствовала здесь незримое присутствие всегда брюзжащего, хмурого, как осеннее небо старика. Каждый раз едва я приезжала сюда на каникулы, первым делом меня встречал именно дедушка, даже после того, как мы расставались, сильно повздорив, и я возвращалась домой с тяжёлым сердцем. Всё бы отдала, чтобы он сейчас отчитал меня, назвав дурой, а потом бы обнял…

Стоило шагнуть дальше, и знакомый запах древесины ударил в нос, а я с удивлением обнаружила на щеке слезу. Надо же… Всегда полагала, что я кремень, но видно тот стержень, который во мне видели окружающие оказался не таким крепким. Для всех я всегда была непробиваемой, где-то даже холодной стервой, какую нельзя было просто так взять и вывести из себя. Но мало кто знал, что на самом деле я просто притворялась.

«Ледышка без эмоций!» ─ некстати