– Доктор, миленький, это займет всего полчаса, вы одним глазком глянете, и сразу поймете, что я права, – быстро говорила маленькая рыжеволосая женщина, теребя руками и без того поникший берет.

– Ну не могу я поехать, это не мой участок, – одними губами сопротивлялся доктор, всецело принадлежавший громадной прошнурованной книге.

– Доктор, голубчик, – продолжала женщина, – вы же сами говорите, что Лозицкий заболел, его неделю не будет, а ведь это важно, чтобы её доктор посмотрел, без решения психиатра ну никак нельзя.

– Да не могу я сегодня, – глаза доктора поверх очков уставились на просительницу, и та вжалась в свой пуховик, словно улитка в раковину, – вы же видите, я один на приеме, а у меня по записи только 14 человек.

Женщина слушала его, виновато улыбаясь, но не уходила.

– Ну что с вами делать, – колебался доктор, перелистывая книгу, – что с вами делать, – повторял он, рассматривая страницы, словно на них и было спрятано решение, – делать с вами что…

В коридоре послышался шум, крики, и в кабинет ворвался щуплого вида субъект, в кожаной куртке. Оглядев комнату, он бодро шагнул к доктору, и, ставя барсетку на стол, сказал, – Мне справка нужна, на оружие, срочно.

– За вами гонятся, или где-то перестрелка? – не отрываясь от книги, спросил доктор, и добавил, – в очередь.

– В смысле, – не понял субъект, – мне справка нужна, срочно, вы доктор?

– Срочными бывают телеграммы, роды и президентские выборы, – спокойно ответил доктор, – а справки так не делаются.

– Цена вопроса? – криво улыбнулся субъект.

– Молодой человек, – оторвался от книги доктор, – вы на прием к психиатру?

– Ну.

– За разрешением на ношение оружия?

– Ну.

Доктор захлопнул книгу, его глаза смотрели как-то странно, они словно ощупывали подбородок, уши субъекта, скользнули по его рукам, и снова отыскав глаза, остановились, словно чего-то ожидая.

– Это у вас жвачка, или что-то нервное? И руки из карманов выньте, брюки же у вас сами держатся?

Субъект перестал жевать.

– Таблицу умножения знаете? Числитель от знаменателя отличить сможете? У нас с вами будет длинный разговор, – пообещал доктор.

– Ладно, потом зайду – смутился субъект, и направился к двери.

– Регистратура по коридору направо – уже вдогонку прокричал доктор, – заходите! Причем последнее прозвучало и как напутствие субъекту и призыв следующему пациенту.

– Онищенко, доктор, не забыли ещё? – спросил, улыбаясь беззубым ртом, сморщенный мужичок.

– Доктор, а как же я? – обиженно воскликнула женщина, – мне что делать?

– До четырех часов у меня прием, после четырех приходите, и пойдем, – разглядывая Онищенко, ответил доктор.

– Доктор, миленький, – женщина даже подпрыгнула, – зачем идти, на такси поедем! – И легко, не по годам выпорхнула из кабинета.

Без очков и белого халата, доктор уже не казался таким страшным, он превратился в Сергея Юрьевича, не старого мужчину, молчаливого и не глупого. А женщина в пуховике, оказалась Лидой, из соцобеспечения, она радовалась, что доктор сдержал своё слово, и всю дорогу, без конца, рассказывала одну и ту же историю про старушку, которая не хочет ехать в дом престарелых, хотя живет одна, и больше года не встает с постели, а от доктора всего-то и требуется, что признать её недееспособной, и тогда Лида, как опекун, наконец-то отправит её в дом престарелых.

– А недавно подкатывает ко мне один, деловой, на джипе, как этот… Ну тот что с барсеткой к вам заходил и говорит: «Продай мне бабку». Я опешила, говорю: «То есть как так продай? Она же человек». А он всё своё: «Продай, я всё улажу, с документами порешаем».

– Безобразие, – возмутился доктор.

– Еле отбилась от него. Страсть какой нахальный.

Адрес, куда привез таксист своих пассажиров, существовал только на карте. Весна обошла этот дворик стороной, и везде ещё лежал подтаявший но чистый и нетронутый снег. Накрапывающий дождь с тихим звоном оставлял на нем свои следы, и вокруг было так тихо и спокойно что доктору даже стало неловко за тот шум, который они наделали своим появлением.

Сам же домик походил на дырявый, отслуживший своё башмак, заброшенный лихой детворой в заснеженный сад. Это была необычно низкая, вросшая в землю, глиняная мазанка с обсыпающимися стенами и окнами, кое-где заколоченными фанерой. На провалившейся крыше не хватало черепицы, а от разваливающейся трубы брала начало трещина, раскалывающая домик пополам.

– Тубо, Тубо – позвала Лида. Никто не отзывался.

– Тубо, Тубо, да где же ты! – ещё громче позвала она. Из-под мазанки показалась осторожная лохматая голова, а потом и сам пёс выполз навстречу, волоча за собою длинную цепь.

– На вот, поешь, миленький, – Лида достала из сумки кусок хлеба. Пёс съел хлеб вместе с целлофаном и, стуча хвостом, отошел к мазанке.

– Дикий он, – вздохнула Лида, – страсть как собак боюсь.

То, что оказалось внутри мазанки, удивило и видавшего виды доктора. По чёрным от плесени и гнили стенам струйками стекала вода, под ногами неприятно чавкал пол, а с потолка свешивались опасные доски. Воздухом невозможно было дышать, и как не старался доктор, но всё же втянул в себя липкую, зловонную струю.

– Откройте дверь что ли, – обратился он к Лиде.

– Не надо, – послышалось из соседней комнаты.

Доктор быстро шагнул в полутемную комнату.

Старуха лежала у стены, укрытая одеялами, шубой, тряпками, даже потертый коврик лежал на её ногах. Лишь блестящие глаза, острый нос и длинные седые волосы выдавали человека. Её словно забыли среди этого мусора.

– Здравствуйте, Матрёна Петровна, это я, Лида. Я с доктором пришла, он хочет на вас посмотреть, – засуетилась Лида.

– Чего на меня смотреть, – проворчала бабка, – чай не красавица.

У изголовья стоял ковш с водой, кусок хлеба, в яичной скорлупе валялось несколько луковиц.

– Это соседка заходит, – пояснила Лида, доставая из сумки свежий хлеб, – я вам ряженки принесла, как вы любите.

– Как вас зовут? – спросил доктор.

Старуха перевела на него бесцветные глаза, и ответила, – Карасёва Матрена Петровна.

– Сколько вам лет?

– Восемьдесят.

– Что с вами произошло, помните?

– А и шла с почты, и упала, – без эмоций, словно о ком-то другом сообщила бабка, – вот и лежу с тех