- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (12) »
(того момента времени) ощущение, восприятие (или свои Phantasma), но нас там не было, мы не присутствовали при том священнодействе. Следуя Платону, это можно было бы назвать hyperoyranios topos — «над-небесные места», а саму местность Айги — У-ТОПИЕЙ. То есть Г. Айги в отдельном тексте-ландшафте представляет читателю (слушающему) некую дейктическую проекцию конкретного места, ситуации, но не дает ориентиров или косвенных индексов. Потому-то у Айги Там-дейксис — это как бы говорение (вопрошание) ввиду слабой надежды на Его не-явленное присутствие, скорее же, это «отсутствие Бога и во всей его внушающей ужас абсолютности, отрешенности, и — при этом же — как присущий Богу способ бытийствовать…» (М. Хайдеггер).
Айги способен видеть ad oculos (воочию), проецировать, отсылать назад или предуказывать, использовать дейксис к воображаемому с новыми перемещениями во времени и пространстве, чтобы как-то попытаться обозначить образ Божий (Его косвенные проявления), но его У-топия дает только чистую протяженность и длительность бога там. Но где это место-Там (которое противостоит существованию Здесь)?
В рамках единой топологии Айги каждый топос перекликается с другим, постоянны тавтология и возвращения на те же самые (?) места. Иногда отдельное стихотворение становится «днем присутствия всех и всего». Дейксис соединяет это пространство воедино. Отсюда обилие указательных слов в словаре Айги, который не хочет лишать их присущей им неопределенности (ср.: «…всякое указательное слово без… путеводных нитей, будучи неопределенным по смыслу, посылалось бы в пустоту; оно не представляло бы нам ничего, кроме некоторой сферы, „геометрического места“, которого нам недостаточно для того, чтобы обнаружить в этом месте нечто» — К. Бюлер). Как у-топический поэт Айги не может «для себя» и для читателя (слушающего) уйти от этой неопределенной геометрии, и он упорно продолжает свое исследование умозрительных вопросов о высших началах бытия. Подобной метафизической позиции соответствует и метаграмматика его поэтического языка.
…Да, Айги возвращается сейчас к чувашским (изначально) Полям и Лесам. Но это не мифологема «возвращения блудного сына». Миф о блудном сыне предполагает, что «модернист» отрывается от почвы, страшно далек от народа, чужд соотечественникам и т. д. Хотя именно поэт-модернист мучительно близко ощущает коллективное бессознательное, доиндивидуальное начало, так как порой это чуть ли не самый существенный источник его вдохновения. Поэт предпринимает рискованный спуск в «забытые донья Мелоса-Отечества».
И есть «клубящееся шествие-пенье… в далеком народе-отце» (В ТУМАНЕ). Есть еще и «сельские и полевые» люди. Рассеиваются иллюзии, разбегаются в разные стороны тропы по поэтической местности Геннадия Айги и опять сходятся воедино. От «Поля-России» к околице родного села Синьял, от европейских космополитических топосов (полисов) к крохотной Чувашии (Чъваш Ен). После отчаяния, испытанного от осознания того, что в тоталитарном социуме «Бог мертв» (Ницше сказал, а Хайдеггер подтвердил это), Айги обнаружил Его-проявления, нашел свой отдельный Путь к Сущему-в-Себе в пределах своей местности. Круг замыкается… У-топия Айги замыкается на изначальной топии родной земли…
|Декабрь1992I Ренн Ф. М.
|май 2000| Москва Г. А.
итак вступительное слово ветра
рыцарские доспехи солнца
утреннее «что ты толкаешься» подушки
недоумение зеркала
сердитые восклицания зубной щетки
весёлый бред мыла
блестящее «все в порядке» градусника
лихорадочный юмор газированной воды
дипломатические переговоры обоев
блаженная улыбка молока
гуляющее «тук-тук» дверного косяка
путешествие бус
вечно откладываемый визит банкиров
одинокое «угу» гладиолуса
Река — уже иная — окружает
в нас превращая многое
в свои иные волны
и холодна
прозрачна и едина
и поздно говорить: «мы там»
одна одна одна
Нет — Чистота
(Без названия)
На этом Поле и в этом Лесу он видит прежде всего мать и отца, которые и есть олицетворение народа:
я не знаю других (о священно-народный
словно мама народ)
(В ветр)
время — одно — лишь одно: говорить
о простом повторяясь пылающим кругом! —
и как будто восходит заря — расширяя
крестьянские празднества
(Круг)
Атнер Хузангай
мир сильвии
об этой книжке
В феврале 1991 года Геннадий Айги, будучи в Париже, некоторое время жил в одной семье, состоявшей из мамы Луизы и ее маленькой дочери Сильвии. На прощание Луиза протянула поэту новенькую записную книжку с изображением трав на обложке (работы художника Уильяма Морриса) и попросила его написать несколько слов для Сильвии — на память. В благодарность за гостеприимство, — именно Сильвия предоставила ему свою комнату, — дядя Айги превратил эту 32-страничную книжечку в стихотворную книгу. Он заполнил ее за 32 минуты (время до пробуждения Сильвии), написав по одной фразе на каждой странице. И все это случилось в Париже, на улице Банкиров.|Декабрь1992I Ренн Ф. М.
немного от автора
Долгое время я ничего не знал о судьбе Сильвии и Луизы (как и самой этой книжки). Я даже просил своих французских друзей что-нибудь разузнать о них (тем более, что в семье Луизы чувствовалась какая-то неустроенность и бедность, и воспоминания о них были беспокоящими). Одна моя парижская приятельница даже отправилась по их адресу и с изумлением сообщила мне: «Знаешь, все это похоже на сказку. Там, на улице Банкиров, нет этого дома. Все дома стоят, а на месте этого — пустырь…» (а надо сказать, что улица Банкиров находится в центральной части Парижа). И вдруг, неожиданно, в марте этого года, когда я опять приехал в Париж, я получаю по почте пакет с двумя экземплярами этой книжки, прекрасно изданной на трех языках (на русском, французском и бретонском). Оказывается, мой друг, замечательный переводчик Андре Маркович, еще в 1992 году выпустил ее в Ренне, в издательстве la riviere echapee. На французский ее перевел сам Андре, а на бретонский — Ален Ботрель. Итак, книжка нашлась. Надеюсь, что со временем я найду и Сильвию с Луизой.|май 2000| Москва Г. А.
итак вступительное слово ветра
рыцарские доспехи солнца
утреннее «что ты толкаешься» подушки
недоумение зеркала
сердитые восклицания зубной щетки
весёлый бред мыла
блестящее «все в порядке» градусника
лихорадочный юмор газированной воды
дипломатические переговоры обоев
блаженная улыбка молока
гуляющее «тук-тук» дверного косяка
путешествие бус
вечно откладываемый визит банкиров
одинокое «угу» гладиолуса
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (12) »