без него, впрочем, шатало бы тоже. Они выстраивались шеренгами у стен и глядели друг на друга с унылым унынием.

– Сейчас, сейчас, – начал комментировать остроумный фармацевт Кахма, а безымянный журналист взялся записывать все случающееся на пространственную камеру.

За бойцами на арену вышли медики, разложили инструменты.

– Сейчас вколют, – сообщил фармацевт.

И правда – медики достали шприцы и стали обкалывать спортсменов одного за другим трехпроцентным карапедримоном! И что тут началось! Полутораметровые задохлики вспухли на глазах, надулись жирными мускулами, подросли раза в два – до трех метров точно, заиграли квадратными желваками на квадратных челюстях, опутались широкими пульсирующими венами. Не люди – тесто!

– Ого, ого! – мыслил глубоко фармацевт Кахма, а безымянный журналист уже подозревал темное, смотрел на интервьюируемого задумчиво и кисло.

Наконец на арену вынесли чупки и одно горькую кыбуцку (для судьи), после чего обе бананоголовые королевы разом замахали костлявыми ладонями – и понеслось!

Сабагуи попадали наземь, вздутые бепчеры и кубишмаки похватали чупки, а разбугаи вывернулись нечеловечески для перехвата бросков. С вершины амфитеатра происходящее внизу, под мерцающим психоэнергетическим куполом, видно было еще кое-как, а вот плебс на трибунах подался разом вперед, к перилам. Самые задние ряды повалились на самые передние, закувыркались по ступенькам со своими брызжущими соками, со своими семечками и жирными окороками, забрызгали дамские затылки липкими соусами. Первые чупки полетели по шмахам, и толпа взревела нестройно и как-то вяленько, занятая давкой, внезапной потасовкой и, между прочим, облапыванием разного рода мест.

Стеклянная королевская платформа отрешенно и возвышенно парила над куполом, искаженные невменяемыми улыбками королевы махали когтистыми ручками, король Пукибуки мял кремовую бороду, а король Абербан спал и прилюдно храпел.

– Хо-хо-хо! – важно прокомментировал фармацевт Кахма, когда кто-то из бушмингольских разбугаев ухватил чупку под углом 102 градуса, что было категорически запрещено обновленными (позавчера) правилами – да вы и сами знаете… – Сейчас вколют!

Провинившегося действительно закололи шприцем с пекромагратрином, и несчастный, до сих пор раздутый мышцами как перемолотая глина, тотчас облез, растекся и превратился в какой-то мелкий драный веник. Сразу подскочили на замену двое сабагуев.

– Спортсмены, – важно изрек вдовец-генерал и хлебнул из фляги галлюциногенного молока.

– Ах, спортсмены! – мечтательно подхватила жена поэта.

– Спортсмены, многочлены, аллергены, – уже искал рифму и сам поэт.

Чупки летали по сторонам, бились то о шмахи, то о психоэнергетический купол, и с каждой минутой сдутых бойцов становилась все больше. Внезапно грянул второй раунд. Чупки резко потяжелели, потяжелели и вздутые мышцы, и пухлые носы спортсменов. Король Абербан подергал сквозь сон платье королевы Шмармании, вообразив себе, будто это одеяло, а толпа вокруг перил к тому времени уже отхлынула обратно к сидениям. Вскоре, часа через полтора, начался и третий раунд. Зрители храпели, храпел Абербан, фармацевт Кахма восклицал и возбужденно показывал пальцами, генерал со слезами на глазах вспоминал жену, поэт поэтизировал, и все как будто успокоилось, и все как будто устаканилось и всем, по большому счету, как будто уже и плевать стало на багабоп и сдутых спортсменов внизу, как вдруг вскочил со своего места разочарованный жизнью, собеседником и вообще всем на свете журналист и воскликнул вдохновенно:

– Куда смотрит судья! Бушминголы забуксили цмульку!

Толпа протяжно ахнула. Сонный гомон расступился, и кто-то завыл закипающим чайником.

– Махинаторы! – закричал горький мужчина в передних рядах. – Забуксили цмульку!

– Продажные бушминголы! Жулики недоношенные!

– Верните цмульку! – завизжала громче других ничего не понимавшая спросонья женщина. – Душегубы шмарманские!

Кто-то позади кинул ей в волосы тарелку пельменей. Тучный мужчина рядом не растерялся, принялся грубо выковыривать пельмени из головы своей подруги и, жадно бросая их к себе в глотку, заревел одновременно с тем:

– Поганые шмарманы… чавк… всего что и можете… чавк… как женщин… чавк… поднимать!

И тогда завертелось уже совершенно непонятно – сразу двумя здоровенными кулаками тучного мужчину пустили кувыркаться до самых перил. Его визжащая жена выхватила из сумочки электропалач модели 6С и пырнула обидчика в район неприличных мест, а того уже окружили, потянули за волосы защитники дамских честей. Чудовищный заряд новенького электропалача разлетелся от неприличных мест на всю хваткую братию, и толпа зарядилась, закружилась в волчьем танце, полетели веселые тела через перила арены на психоэнергетический барьер, а там, наткнувшись на купол, стали отскакивать, искрить и сыпаться на стекло с королями, с королевами.

Та же кутерьма творилась в северных ложах – кулаки стучали по лбам, ухали в животы, хваткие пальцы таскали за носы и уши. Зрители мяли друг друга изо всех сил и с немалым удовольствием.

– Бушминголы отсюкали цугуйку! – кричали с одной стороны зала.

– Шмарманы накюксили птюханчиков! – возражали визгом с другой.

В дело вступил даже король Пукибуки. Он ухватил спящего короля Абербана за челюсть и потащил набок. Абербан проснулся и, похрюкивая недоуменно, вцепился в липкую кремовую бороду противника. Королева Шмармании ощутила обиду за мужа и бросилась трепать Абербана за хилые волосы, а тот воспользовался по назначению второй рукой и ухватил мучительницу за самую что ни на есть промежность. Королева игриво ойкнула, а Абербан внезапно отдернул руку и воскликнул:

– Фу, что это у вас там? Гадость какая!

– Стража! Стража! – визжала бушмингольская королева.

Но все зря – стражи на платформе не было, но с каждым мгновением потасовки становилось все больше тех, кто, отскочив от барьера внизу, заваливался на летающее стекло. Платформа опасно накренилась, королевы заскользили, министры стали цепляться за их юбки, тыкаться носами.

Драка внизу стремительно перерастала в зверство. Уже по всему полу валялись битые бутылки и сорванные парики, рваные волосы и чье-то исподнее, свистели шмарманские электроплетки, ревели бушмингольские маршевые гимны.

– Королевская тусовка превратилась в потасовку! – не успевал записывать поэт.

А внизу, на никому уже не интересном поле для багабопа, заканчивался четвертый раунд. Побеждала – дружба! Побеждала даже тогда, когда стеклянная платформа перевернулась совсем и короли с королевами – в разодранных платьях и со слезшими белилами –